Думай, что говоришь - Елена Первушина

Как видите, за 100 лет ничего не изменилось, а возможно, стало еще хуже. Я спрашивала у знакомых переводчиков, почему их коллеги допускают подобные ошибки. И мне отвечали, что в вузе их учили, в основном, понимать чужой язык, но очень мало внимания уделяли тому, как формулировать свои мысли на родном. А когда мы не уверены в своих решениях, то хватаемся за готовые ответы. В данном случае – за «языковые клише», сидящие в нашей памяти. И, может быть, легче всего нам припоминаются именно канцеляризмы.

Но сейчас, когда наша жизнь уже не регламентирована так строго и наша речь не подвергается непрерывной атаке лозунгов, люди должны были бы начать говорить и писать проще? По крайней мере, если речь идет не о переводах, а о их собственном творчестве? Ничуть не бывало! Перед вами еще одна подборка – на этот раз из рассказов и повестей молодых авторов:

Последняя фраза мне особенно нравится. На мой взгляд, она содержит глубокую и верную мысль; и сама форма, в которой эта мысль выражена, подчеркивает ее правильность. Мы действительно «имеем все возможности» для избегания канцеляризмов, но не пользуемся этим – и потому не только «являемся глубоко несчастными созданиями», но и делаем глубоко несчастными наших читателей.

Впрочем, пальму первенства я все же отдам другому автору, породившему такую замечательную фразу:

Он так сильно «набил» свое предложение неопределенными формами глагола, что оно «вывернулось наизнанку» и поменяло свой смысл на противоположный, а писатель ничего не заметил.

Что же заставляет начинающих авторов так часто прибегать к канцеляризмам?

Могу представить себе два сценария.

Первый: автор был слишком смущен обуревающими его чувствами (мы помним, что выражение сильных чувств в нашем обществе зачастую табуировано) и потому использует «язык избегания» – старается построить свою речь так, чтобы никто не догадался о его настоящих эмоциях. А канцелярит для этого приспособлен как нельзя лучше.

Достаточно услышать:

«чувство глубокого волнения»,

«чувство глубокого удовлетворения»,

«чувство нескрываемой гордости»,

«чувство нескрываемой радости»,

чтобы понять: произносящий их вовсе не взволнован, не рад, не горд и не испытывает «чувство глубокого удовлетворения», чем бы оно на самом деле не являлось.

Желая искренне посочувствовать человеку и поддержать его в горе, вы скажете: «мне так жаль», «это ужасно», «бедный ты мой, хороший» или какие-то другие «человеческие» слова. Но если вы хотите только обозначить эмоции, а на самом деле не испытываете их, то, скорее всего, скажете: «примите мои соболезнования».

Вы, наверное, уже угадали второй сценарий, при котором автор прибегает к канцеляризмам: когда он не прикидывается равнодушным, а действительно не испытывает совсем никаких чувств. Поэтому ему ничего не лезет в голову, а написать хотя бы несколько строк нужно. И снова канцеляризмы кажутся спасением: ведь они, как мы уже установили, представляют собой готовые клише, из которых, как из кубиков, можно составлять текст. Но в таком случае неизбежно получится то самое «мертвое слово», от которого нас предостерегали Корней Чуковский и Нора Галь.

Что же делать?

Самый простой и мудрый совет: не писать на те темы, которые оставляют вас равнодушными, и не скрывать свои чувства, если вопрос вас по-настоящему волнует.

Но как быть, если что-то написать необходимо, а вам либо смертельно скучно, либо вы испытываете сильное смущение?

* * *

Давайте снова обратимся за помощью к классикам. Вот короткий отрывок – начало романа «Дворянское гнездо»:

Конечно, Тургенев очень любил и природу Среднерусской возвышенности, и «дворянские гнезда», да и губернский город О. (очевидно, Орел, неподалеку от которого находилось Спасское-Лутовиново – имение Ивана Сергеевича), возможно, вызывал у него симпатию. Но в процессе написания этих строк он вряд ли испытывал какие-то особенно сильные чувства и прилив вдохновения. Собственно говоря, эти две дамы были нужны ему лишь для того, чтобы завести разговор о главном герое, а впоследствии познакомить его с Лизой Калитиной. Тем не менее, писатель «представляет» читателю двух приятельниц со всей возможной учтивостью.