Снег в апреле - Розамунда Пилчер

— Нет. Только я не могу приехать... я сейчас объясню...

Она холодно поинтересовалась:

— Не имеет ли это отношения к девушке и мальчику, которые гостят в Карнеях?

Оливер был удивлен. Он ничего не говорил Дункану о Клибурнах не с намерением скрыть, а просто потому, что имелся другой, более важный предмет разговора.

— Как ты узнала?

— О, святая простота. Не забудь, наша госпожа Дуглас — невестка Купера. Ты не можешь ничего удержать в тайне, живя здесь, Оливер. Уж тебе следовало бы знать.

Он почувствовал себя уязвленным, будто бы она уличила его в обмане.

— Это не тайна.

— Они все еще у тебя?

— Да.

— Я приеду и проверю. Это интригует.

Он проигнорировал ее слова и сменил тему:

— Ты прощаешь мне отказ явиться сегодня вечером и то, что я так поздно предупредил тебя?

— Это не имеет значения. Время от времени бывают проколы. Тем более теперь фазан достанется мне и отцу. Приезжай в другой раз.

— Если ты пригласишь.

— Я приглашаю. — Но голос у нее был все еще холоден. — Все, что ты должен сделать, — это просто позвонить, когда разберешься со своими проблемами.

— Я позвоню, — пообещал Оливер.

— Тогда пока.

— До свидания.

Но прежде, чем он успел проговорить «до свидания», она уже бросила трубку.

Лиз была раздражена, и не без причины. Он подумал о тщательно сервированном столе, свечах, фазане и вине. Ужин в Рози-Хилл не был таким событием, на которое можно было начихать. Он чертыхнулся, проклиная сегодняшний день, желая только одного: чтобы он скорее закончился. Налил себе виски крепче, чем обычно, добавив лишь символически содовой, сделал большой глоток и, почувствовав себя немного спокойнее, пошел искать Джоди.

Но в коридоре он встретил госпожу Купер, несущую поднос. Странное выражение ее лица, которое она хотела скрыть, ее торопливость, чтобы проскользнуть в кухню мимо него, заставили его спросить:

— Что случилось, госпожа Купер?

Прижавшись спиной к вращающейся двери, она остановилась, выглядела она довольно измученной.

— Она не ест, Оливер. — Он посмотрел на поднос, затем снял крышку с супницы, оттуда ароматным облачком вырвался пар. — Я старалась, я сказала ей, что вы приказали, но она не ест. Она говорит, что боится потерять сознание.

Оливер положил крышку на супницу, стакан виски поставил на поднос, затем взял его из рук госпожи Купер и заявил:

— Мы займемся этим.

Он был утомлен и очень разозлился, так разозлился, что злоба распирала его. Он направился наверх, шагая через две ступени, и ворвался в комнату для гостей без стука. Каролин лежала на середине огромной розовой двуспальной кровати, рядом горел маленький светильник.

Увидев ее, он еще больше разозлился. Противная девчонка, она буквально вломилась в его дом, поставила все вверх тормашками, разрушила его вечер и, наконец, заняв его собственную запасную кровать, отказывается есть и выпендривается. Он прошел через комнату, поставил поднос на тумбочку у кровати.

Тумбочка покачнулась, виски расплескалось.

Она почти испуганно наблюдала за ним — огромные глаза, распущенные волосы, похожие на шелковые нити. Без слов он собрал подушки, затем усадил ее, прислонив к ним, будто она была тряпичная кукла, не способная сидеть самостоятельно.

На ее лице явно отражался протест — нижняя губа оттопырилась, как у избалованного ребенка. Он взял салфетку с подноса и обвязал ей вокруг шеи, будто бы хотел задушить. Поднял крышку с супницы.

Она четко произнесла:

— Если вы меня заставите есть это, я потеряю сознание.

Оливер взял ложку:

— А если вы потеряете сознание, я буду бить вас.

Нижняя губа задрожала от несправедливости и грубости такой угрозы.

— Сразу или когда я приду в себя? — с горечью поинтересовалась она.

— И то и другое, — жестоко отпарировал Оливер. — Теперь откройте рот.

Когда открыла, больше от удивления, чем по какой-либо другой причине, он влил ей первую ложку. Глотая, она сомкнула губы и укоризненно взглянула на него, но он просто предостерегающе поднял бровь. Вторая ложка тоже была успешно проглочена. И третья. И четвертая. А потом она вдруг начала плакать. Ее глаза заполнились слезами, и они полились, полились вниз по щекам. Оливер, не обращая внимания на этот водопад, продолжал кормить ее бульоном. Когда бульон закончился, ее лицо было все мокрое от слез. Он поставил пустую тарелку на поднос и сказал без тени сочувствия:

— Вот видите, вы не потеряли сознания.

Каролин зарыдала, комментарии явно были излишними. Внезапно его раздражение прошло, он развеселился, ситуация показалась ему забавной. Заключительный взрыв гнева, разразившийся как гроза, улучшил ему настроение, и он внезапно успокоился и смягчился. Ну и денек выдался, столько неприятностей и расстройств для одного дня — это слишком. Все стало казаться мирным — свет розового светильника, оставшееся в стакане виски и Каролин Клибурн, наконец накормленная и смирившаяся.

Он снял салфетку, мягко освободив ее шею, и вручил девушке.

— Можете, — предложил он, — использовать это как носовой платок.

Она благодарно взглянула на него, взяла салфетку, вытерла щеки, глаза и, наконец, распухший мокрый нос. Прядь волос, прилипшая к щеке, была влажна от слез, и он протянул палец, чтобы заправить ей волосы за ухо.

Это было инстинктивное движение, но неожиданно физический контакт разжег цепную реакцию. На мгновение лицо Каролин выражало удивление, а затем на нем появилось облегчение. И вдруг, словно так и было надо, она наклонилась вперед и прижалась лбом к грубой шерсти его свитера, а он, не задумываясь, притянул ее к себе и обнял за хрупкие плечи, прижав шелковую голову к подбородку. Он почувствовал ее хрупкость, ее кости, биение сердца. Потом он сказал:

— Вы действительно должны рассказать мне все, правда?

И Каролин кивнула, потершись головой о его грудь.

— Да, — раздался ее приглушенный голос. — Думаю, что должна.

Она начала сначала, с Эфроса:

— Мы поехали туда после того, как умерла моя мать. Джоди был совсем младенец, он научился говорить по-гречески прежде, чем заговорил по-английски. Мой отец был архитектор, он поехал туда, чтобы проектировать здания, но внезапно выяснилось, англичане открыли для себя Грецию и захотели жить там, поэтому он стал агентом по недвижимости, он покупал здания и наблюдал за их перестройкой. Возможно, если бы Ангус был воспитан в Англии, он был бы другим. Я не знаю. Но мы ходили в местные школы, потому что мой отец не мог позволить себе послать нас учиться домой в Англию.