Здесь и сейчас - Лидия Ульянова

И в магазине тоже красота!

Мы приходим в магазин в обеденный перерыв, занимаем очередь и ждем открытия. Очередь в магазин стоит всегда, потому что летом к своим, поселковым, обильно прибавляются дачники со всей округи. Ровно в два рассредоточившаяся очередь выстраивается под дверью, напоминая собой лягушачьего головастика: у самой двери плотная и кучная, она вытягивается к концу и мерно шевелит хвостиком. Мы с Кирой обычно толпимся в голове, на крыльце. Я люблю стоять под дверью, потому что здесь сильней всего толкаются, прижимая меня объемными и худыми бедрами, штапельными или ситцевыми, наступая на ноги кирзовыми сапогами, сланцами и разношенными туфлями. Я в азарте толкаюсь в ответ, безнаказанно и с удовольствием работаю локтями, наступаю на ноги и даже по-тихому плюю пониже взрослых спин. Кира старается оберегать меня от натиска, прижимает к своему теплому по-родному пахнущему боку.

Вот мы толпой вваливаемся в торговый зал, и сразу становится скучно. Везет, если отпускают сразу два продавца, тогда очередь идет быстро.

Мне скоро надоедает торчать возле Киры, и я отправляюсь изучать закоулки деревенского магазина. Крепче всего, разумеется, я прилипаю к стеклянной витрине с конфетами, воображая их вкус у себя во рту, мечтая о заветных красочных фантиках от дорогих шоколадных, из которых мог бы получиться великолепный секретик. Я знаю, что Кира обязательно мне что-нибудь вкусненькое купит. Не дорогих шоколадных, конечно, но «подушечек» в толстом бумажном кульке обязательно. Потом я перемещаюсь поближе ко входу в подсобку и засовываю туда свой любопытный нос. В подсобке принятая стеклотара штабелями в ящиках, швабры с тряпками, мешки с сахаром, коробки с макаронами. Здесь на коробках живет вечно сонная рыженькая магазинная кошка, сытая и гладкая.

– Вера! Верушка!

Это кричит на весь магазин потерявшая меня в толпе Кира.

Кира от походов в поселок устает, на обратном пути мы останавливаемся отдохнуть в теньке. Мне же совсем не тяжело, я бы еще раз могла добежать до поселка, становится жалко Киру, и я забираю у нее одну сумку, ту, что полегче. С сумкой идти гораздо тяжелее. Так мы и плетемся домой, волоча доверху набитые сумки.

По выходным мы встаем рано, надеваем на меня чистое платье, заплетаем косы и убираем подальше наши карты, потому что в выходные приезжают родители.

Мама не любит дачу, потому что «нет удобств» и спать приходится в тесноте – я с Кирой, а папа с мамой. И керосинку мама не любит. А еще мама терпеть не может комаров, которых вечерами слетается целая уйма.

– Зачем вы участок взяли, раз никому не нужно? – каждый раз удивляется Кирочка.

– С ума сошла? – каждый раз с возмущением отвечает мама. – Да за них драка была, за эти участки!

Я рисую себе в голове красочные картины того, как мама дерется за участок. Она бьет их всех кулаком в нос, лупит ладонью по голове, таскает за волосы, лягается и плюется. И побеждает.

Папа обычно остается на ночь, даже если мама вечером уезжает. Папа любит нашу дачу. И тогда мы в воскресенье утром идем с ним на озеро и делаем вид, что ловим рыбу. Рыба в нашем озере не водится, только ерши и мальки, но мы все равно сидим с удочками на берегу, отгоняя комаров, хлопая себя ладонями по рукам и шее.

Маму я очень-очень люблю, но боюсь. Боюсь ее недовольства мной, хочу специально для нее быть всегда и во всем первой, но почти никогда у меня это не получается. Если честно, то я даже маминых объятий боюсь, жестких и острых, угловатых, в пику мягкому и теплому бублику объятий Кирочки.

Мама говорит с неодобрением, что я всегда оказываюсь не в том месте, а папа называет это «грею уши». Я действительно часто слышу то, что мне и знать-то противопоказано.

– Кира, ну разве Верка моя? – с огорчением и сомнением спрашивает мама Кирочку в то время, как я тихонько играю с пупсиком за спинкой дивана. – Она же совсем иная, не в мою породу и не в Николая. Сидит, как совенок, одна с книжками. Дети играют, а она сидит и молчит. Помнишь, Николай вел их из сквера, а она по дороге валенок с ноги потеряла, и даже не пискнула? Так и шла, буквы бубнила, пока какая-то женщина их не догнала и не отдала валенок. Ты можешь себе представить, чтобы кто-то из детей валенок потерял и не заорал?

Дети – это имеются в виду мои брат и сестра. Гулять нас водили всегда в сквер, недалеко. По дороге все стены завешаны афишами, красными и синими, с объявлениями о концертах, киносеансах, лекциях. Буквы в афишах крупные, четкие, и я старательно выбирала знакомые, пока брат с сестрой пели или толкались на ходу.

– Мариночка, зато она уже читать пытается, первая, – примирительно успокаивает Кира. – Она ведь все буквы знает.

– Ох, читать все научатся рано или поздно. Сейчас безграмотных нет. А вот что она с детьми плохо ладит, так это меня беспокоит.

– Да ладит она, ладит. Только ее Надюшка под себя подминает, а ей хочется быть первой. Не получается первой, вот она в сторонку и уходит.

– Я и говорю, не наша порода. – Мама продолжает в шутку, игриво: – Кир, а может быть, у меня все-таки двое детей было, а третьего мне в роддоме подбросили, а?

– Ну и дурища же ты! – не выдерживает Кира. – Как такое сказать-то можно про собственное дитя? Да они же все трое на одно лицо, не отвертишься.

А вдруг я в самом деле подкидыш, чужая девочка? Меня моя другая мама потеряла, настоящая. Та мама плачет, она добрая и очень грустная и ищет меня, ищет…

Этот разговор я давно слышала, еще когда маленькая была. Еще когда и дачи не было.

А сейчас я большая, уже в школу хожу. Только у нас сейчас каникулы. Мои брат с сестрой в пионерском лагере, а я с Кирой на даче. Я им завидую немножко, мне кажется, что в лагере у них какая-то особенная жизнь, полная событий и приключений. Нет, у нас с Кирой тоже события и приключения, но там, в лагере… Ах!

Меня в лагерь больше не пускают, я только один раз была. Поселили нас, много-много девочек, в одной большой комнате, где одни кровати рядами и тумбочки, больше ничего нет. Вставать в лагере надо очень рано, умываться быстро, а вода холодная. Потом линейка, завтрак, физкультура, кружки. Ничего интересного, все только торопятся, толкаются, дерутся, а ночью пукают и плохо пахнет. Брат с сестрой как-то все и везде успевали, а я нет. Несколько дней я терпеливо ждала, когда же начнутся приключения, а они все никак не начинались. Я скучала по маме с папой, по Кирочке, по дому, а приключения не начинались. Тогда я взяла и ушла из лагеря и поехала домой. Сначала я шла пешком до станции, потом долго сидела на перроне – электрички все не шли и не шли – и домой добралась только к вечеру. Меня уже искали. Пила пахучие капли Кира, утирала глаза платком мама, папа кричал по телефону. Вместо того чтобы похвалить, что я так хорошо нашла дорогу домой, обрадоваться и обнять, на меня набросились, отругали и даже поставили в угол. Вот так.

Поэтому этим летом я на даче с Кирой, а брат с сестрой снова в лагере. И мне снова кажется, что там, в лагере, за каждым кустом приключения, но я их лишена…