Эксперт по убийствам - Николь Апсон

Если бы он знал, какое бремя ответственности ему придется нести всю свою жизнь, то, наверное, выбрал бы иную стезю. Каждый день в театре, как и в те долгие четыре года на фронте, люди ждали от него чего-то особенного — перемен в своей судьбе к лучшему и даже спасения их жизни. Конечно, и от актеров многое зависело, но главная ответственность всегда лежала на нем — именно Обри открывал им дорогу к славе и деньгам. И вот теперь, в свои шестьдесят пять лет, он совершенно выдохся, настолько выдохся, что ему хотелось раствориться в воздухе. Возможно, наступит день, когда он все оставит и уйдет, но прежде ему необходимо кое-что сделать, и сделать не откладывая.

Бернард осушил бутылку и подошел к книжному шкафу, где на фоне томов Беннетта[18]и Уолпола[19]из серебряной рамы на него глядела женщина. Фотографии было лет сорок, если не больше; с того времени и до дня ее смерти лицо женщины сильно постарело, но Обри помнил его именно таким, как на этой фотографии.

— Мы уже совсем близко, — сказал он, поднимая бокал в честь их безмолвного договора. — Мы уже совсем близко.

Хедли Уайт стоял через дорогу от «Нового театра», стоял под дождем и пытался понять, как же так случилось, что его жизнь вдруг полетела под откос. Он стоял уже около часа, прислонившись к железным воротам, отделявшим двор дома номер шестьдесят шесть по Сент-Мартинс-лейн от людской суеты, и под прикрытием сумерек наблюдал за происходящим на другой стороне улицы. Вскоре после полудня вдоль стены «Нового», в продуваемом насквозь переулке, начала выстраиваться длинная очередь. Но те, кто в ней находился, не проявляли ни торопливости, ни раздражительности, наоборот, демонстрировали радостное возбуждение и дружелюбие, обычно сопутствующие компании людей, объединенных одной целью. Очередь, которой не видно было конца, огибала служебную дверь «Нового» — возле нее он впервые увидел Элспет — и тянулась в сторону «Уиндхема», заканчиваясь где-то на Чаринг-Кросс-роуд. Все билеты были давным-давно распроданы — еще в те дни, когда объявили, что пьесу скоро снимут со сцены, — и тем не менее возле театра выстроилась толпа оптимистов, возлагавших надежду на свободные места в последних рядах партера и на галерке. Даже когда двери распахнулись и самые везучие из впереди стоящих все-таки попали в зал, очередь практически не уменьшилась.

Элспет понравилась ему с той самой минуты, как он впервые приметил ее возле служебного входа, где она терпеливо стояла рядом с пожилым мужчиной — как выяснилось позднее, своим дядей — и ждала автографа Рейфа Суинберна. С единственной мыслью оказать ей любезность — он знал, что актер еще неизвестно сколько пробудет с блондинкой, что заявилась к нему посреди второго акта с бутылкой джина и мараскиновой вишней, — Хедли предложил отнести программку за кулисы и там попросить актера ее подписать.

«Хорошенькая?» — спросил Суинберн, тщательно выводя ее имя и украшая автограф своими обычными лихими закорючками. Описывая девушку, Хедли покраснел, за что и был наказан безжалостными насмешками.

«Ладно, я оставляю ее тебе. — Суинберн бросил лукавый взгляд на блондинку. — Я, как видишь, сегодня уже занят. Но ты, смотри, не подведи меня — добейся от нее согласия».

И, к изумлению Хедли, она действительно согласилась. На его неопределенную просьбу как-нибудь встретиться с ним за чашкой чая, она, покраснев не меньше его самого, ответила сияющей, совершенно его обезоружившей улыбкой. Эти последние два месяца были в жизни Хедли самыми счастливыми.

Теперь же он расплачивается за свое счастье такой бедой, какую себе даже представить не мог. И сейчас ему остается только вспоминать, как он обычно проводил с ней вечер. В театре они первым делом шли к киоску со сладостями, где Элспет брала коробочку ирисок (которая к середине спектакля, как правило, уже пустела), и лишь потом отправлялись на свои места. Как только поднимался занавес, он брал ее за руку и то и дело украдкой поглядывал на нее, мысленно улыбаясь тому, как она шевелит губами, повторяя реплики, которые уже знала наизусть, и всякий раз слегка приподнималась в кресле в ожидании любимой сцены. А потом они шли, рука в руке, в ресторан поужинать, а оттуда он провожал ее домой. Не в силах больше вынести эту муку, Хедли резко оборвал свои сладостные воспоминания и в отчаянии осел на тротуар. Свалившаяся на него беда пришла не одна: в глубине души он уже знал, что ноги его в театре больше не будет.

Хедли сидел, согнувшись в три погибели, не замечая, что в спину ему врезаются холодные и мокрые железные прутья, как вдруг на другой стороне улицы он увидел Лидию. Та направлялась к служебному входу под руку с какой-то женщиной, и обе они хохотали, сражаясь с зонтом и тщетно пытаясь его закрыть. Если бы актриса шла одна, он бы, наверное, подошел к ней и попросил о помощи — с той минуты, как Лидия узнала, что Хедли тоже любит музыку и старые песни, она была к нему очень добра, — но в присутствии ее приятельницы он не мог на это решиться. Да и такая возможность почти мгновенно исчезла: какой-то джентльмен, пожертвовав своим местом в очереди, пришел на подмогу женщинам и утихомирил зонт, после чего они сразу же исчезли за дверью. В театре ему больше было делать нечего: Обри на него зол, а Хедли, в свою очередь, проклинал старика — ведь, если бы не Обри, Элспет, возможно, осталась бы жива, а он не стоял бы тут в растерянности, не зная, что ему теперь делать. Судя по тому, что написано в газетах, полицейские уже разыскивают друга убитой девушки, и им не составит никакого труда узнать его имя. Скорее всего они уже поджидают Хедли у него дома, но он не станет рисковать и не вернется туда ради одежды и тех жалких, спрятанных в жестянке под кроватью грошей, которые удалось скопить, откладывая из еженедельного жалованья.

Прямо перед ним на землю упала монета. Хедли машинально ее поднял и встал на ноги, чтобы вернуть этот шиллинг его владельцу и объяснить, что он вовсе не из тех нищих, которые выстраиваются вдоль улиц Уэст-Энда в субботний вечер, и лучше отдать деньги тому, кто в них действительно нуждается. Но вместо этого он, не проронив ни слова, проводил глазами незнакомца, мгновенно исчезнувшего в толпе. Хедли вдруг со всей ясностью осознал, что перед ним стоит тяжкий выбор: сдаться на милость правосудия или бежать, но тогда нужны деньги. Как только на тротуаре перед театром появилась ненавистная табличка «Мест нет», очередь начала расходиться. И пока не передумал, Хедли поднял воротник, перешел дорогу и двинулся вслед за парочкой, разочарованно удалявшейся от театра.

— Простите! — Он тронул молодого мужчину за рукав. — Я должен был идти сегодня вечером в театр со своей приятельницей, но она… не смогла. — Хедли достал из кармана пальто билеты, подаренные ему Обри, — два места в первом ряду бельэтажа; такие билеты стоили очень дорого. — Жалко будет, если они пропадут. Я могу их вам продать за столько, сколько они стоят.

Парень посмотрел на него с изумлением:

— Вы это серьезно?