Эксперт по убийствам - Николь Апсон

— У меня нет пяти сотен. Все, что у меня есть, — это пятьдесят фунтов. Хочешь — бери; хочешь — нет. — Терри протянул Флемингу банкноты. — И вообще играть в эти грязные игры тебе скорее надо не со мной, а с Обри. Вряд ли мои деньги спасут тебя, когда ты окажешься без работы.

— Что?!

— Неужели он еще не сказал тебе? Как только «Ричард из Бордо» сойдет со сцены, тебя тут же выпрут. Он говорит, что не может больше на тебя положиться, поскольку ты растерял все, что в тебе было заложено. Я так никогда в тебе ничего особенного и не видел, но Обри только сейчас прозрел. Так что на следующий спектакль не рассчитывай. И вообще тебе неплохо было бы над всем этим призадуматься.

Терри прекрасно сознавал, что рано или поздно его ложь выйдет наружу, но сейчас он одержал хоть и маленькую, но победу: Флеминг явно был шокирован.

Выхватив деньги, Льюис направился к двери. Но у порога обернулся:

— Пожалуй, не надо нам больше встречаться в такой обстановке. Мало ли что люди могут подумать.

Именно в это время дня Эсме Маккракен чувствовала себя уютнее всего. Большинство ее коллег отправлялись после дневного спектакля на перерыв, а она оставалась в театре, чтобы побыстрее подготовиться к вечернему представлению.

Эсме проверила костюмы и прочие аксессуары — теперь, спустя год, она это делала уже автоматически, — и вот наконец наступило время, которым она могла распоряжаться по собственному усмотрению.

Специально для таких случаев Эсме надевала ярко-синее шерстяное, почти не ношенное, пальто — единственное приличное пальто в ее гардеробе, пошитое портнихой, на которую работала ее сестра. Эсме снимала его с вешалки и натягивала на себя, застегивая сверху донизу на все пуговицы, чтобы прикрыть выцветший черный джемпер и потертую юбку, выскальзывала из служебной двери и заворачивала за угол к парадному входу в «Новый театр», чтобы оказаться на месте, которое, по ее мнению, принадлежало ей по праву. С того места, где она стояла — на верхней ступени перед полированной парадной дверью театра, — Эсме, никем не видимая изнутри, наблюдала за прибывающей публикой и время от времени приветствовала тех, кто обращал на нее внимание. Пока фойе наполнялось атмосферой предвкушения праздника, Эсме размышляла о том, кто придет на ее пьесу, которую Обри обязательно когда-нибудь поставит. Наверняка будет более изысканная публика, чем эта, думала она, пренебрежительно глядя на мужчину в промокшем до нитки макинтоше и мягкой фетровой шляпе. Может быть, так много народу поначалу и не соберется, но это не важно — важно другое: те, кто придет, оценят ее идеи по достоинству, в чем она ни на минуту не сомневалась.

Ровно в семь тридцать Бернард Обри, как обычно, вышел из своего кабинета в фойе театра, одетый в безупречно скроенный фрак, сидевший на нем с небрежной элегантностью. Он занял свою излюбленную позицию возле мраморного камина и, как гостеприимный хозяин, приветствовал кивком субботних завсегдатаев, многие из которых после нескольких лет прилежного посещения театра были ему хорошо знакомы. Все еще красивый мужчина, нехотя признала Маккракен, его обаяние с годами не поблекло.

От ее взгляда не ускользнуло, что его обращенная к прибывающей публике приветливая улыбка вдруг потеплела и стала интимнее, и лишь только Маккракен поняла, кому она предназначалась, ее мгновенно пронзило жало ревности. Среди множества лиц Эсме поначалу не заметила Джозефину Тэй, чему не стоило удивляться — ее внешний вид был также бесцветен, как и ее творения. Обри поцеловал Тэй в щеку, та поцеловала его, потом он наклонился к ней, чтобы она могла прошептать ему что-то на ухо, и тут же оба отошли чуть в сторону. Маккракен, рискуя быть замеченной, подошла к ним поближе, и тут она увидела, что Обри сильно переменился в лице, а Тэй как бы в утешение положила руку ему на плечо. Что все это значит? Может, Тэй сказала ему, что больше не будет писать для сцены? Если это так, то час Эсме настал! Душа ее возликовала, но Маккракен вдруг заметила, как одна из сестер Мотли, которая потолще, тащит за собой сквозь толпу к Тэй и Обри молодую пару. Художница, как всегда разодетая в пух и прах, явно не замечала их мрачного настроения и указала на обручальное кольцо девушки. Тэй улыбнулась, поздравляя ее, а Обри отвернулся и зашагал к себе наверх. Зрители один за другим стали подходить к автору, и та подписывала им программки. Маккракен просто тошнило от этой картины. Нет, что бы там ни омрачило настроение Обри, причина была не в отказе Тэй от работы на театр — эта женщина просто упивается своей славой и ни за что от нее не откажется. Вот самодовольная дрянь — она даже любимый ритуал Эсме умудрилась испортить!

Вдруг вспомнив, что спектакль вот-вот начнется, Маккракен поспешила в театр, по дороге злобно расталкивая запоздалых зрителей.

Джозефина уже собралась отправиться на свое место в бельэтаже, как кто-то тронул ее за плечо. С улыбкой наготове она обернулась — на нее в упор смотрел Фрэнк Симмонс.

Джозефина невольно отшатнулась. Он стоял, промокший до нитки, держа в руках шляпу, с полей которой капля за каплей струилась вода, расползаясь темно-малиновым пятном по ковру фойе.

— Мистер Симмонс, что вы тут делаете?! — воскликнула она со смешанным чувством неловкости от неожиданной встречи и сочувствием к его горю. — У вас все в порядке?

— Да, мисс, все в порядке, просто мне надо было хоть ненадолго выбраться из дома. Бетти уехала, и в квартире так пусто; сижу и думаю только об одном: где сейчас моя Элспет. Вот я и пришел сюда. Это, наверное, покажется странным, но здесь я себя чувствую к ней ближе всего.

Он уткнулся взглядом в пол, и слезы, слившись с потоком дождевых капель, казалось, были готовы хлынуть из его глаз. Джозефина, чтобы положить конец этой тягостной сцене, мучительно подбирала утешительные слова, но на ум почему-то ничего не приходило, и они продолжали стоять рядом в неловком молчании; оставшиеся в фойе зрители начинали на них коситься. Тут Джозефина увидела рядом с собой взявшегося неизвестно откуда Арчи и безумно ему обрадовалась.

— Жуткая погода, сэр. Подвезти вас куда-нибудь? — спросил Арчи, и в его голосе прозвучали свойственная ему учтивость и одновременно твердость, которую Симмонс не преминул заметить: он заметно напрягся.

— Очень любезно с вашей стороны, инспектор, но мне лучше прогуляться. Я просто хотел еще раз увидеть мисс Тэй и поблагодарить ее за сегодняшний визит. — Он повернулся к Джозефине и сказал ей что-то так тихо и неуверенно, что она не могла разобрать ни слова. — Что ж, мне пора, — объявил Симмонс уже значительно громче, — не хочу, чтобы вы пропустили начало спектакля.

— О, я уже теперь неплохо знаю эту пьесу, — нервно рассмеялась Джозефина, прощаясь с Фрэнком.

Она благодарно оперлась на руку Арчи, и они направились в зал, а Симмонс и после того, как пара исчезла, еще долго продолжал смотреть ей вслед.

Пенроуз не собирался идти на этот спектакль, но, учитывая то, что его кузины сидели в другом конце зала, а Джозефина явно не могла прийти в себя после встречи с Симмонсом в фойе, он не решился оставить ее одну. С их мест в бельэтаже сцену было видно великолепно, но они не обращали на нее никакого внимания. Взгляд Джозефины отчего-то остановился на фигурах «Музыки» и «Покоя», паривших на обрамлявшей сцену арке. Пенроуз же сосредоточил свое внимание на зале. Он обвел взглядом все три полукруглых балкона, украшенных расписными панелями, лампами и канделябрами, но вопреки своим ожиданиям ни на одном из них не увидел двух пустых мест. Он подумал, что позже надо будет проверить загороженные от его взгляда задние ряды партера и балконов, но похоже, что и там не имелось ни одного свободного кресла. Да и все самые дорогие места тоже оказались заняты. Кто же использовал билеты Хедли Уайта? Избавился он от них сам или попросил кого-то другого? Не потому ли в фойе так неожиданно появился Фрэнк Симмонс? А может быть, Уайт вообще не покупал никаких билетов, зная заранее, что к началу спектакля Элспет уже будет убита?