Королева Кристина - Борис Григорьев

Всё началось с религии. Однажды придворный проповедник нарисовал такую страшную картину Судного дня, который ждёт каждого человека после смерти, что на девятилетнюю Кристину напал страх: «…я поверила, что пришёл мой последний час. Я вообразила, что небеса и земля вот-вот обрушатся и погребут меня под своими обломками. Я горько заплакала, потому что думала, что мой конец уже близок».

Выйдя из церкви, принцесса обратилась с вопросом к своему учителю Ю. Маттиэ:

— О чём это он говорил? Почему вы ни разу мне не рассказали об этом страшном дне? Что мне делать теперь? Произойдёт это уже сегодня ночью?

Тот только улыбнулся и сказал:

— Ты попадёшь в рай, но чтобы попасть туда, нужно слушаться своего учителя. Молись Богу и прилежно трудись.

«Это побудило меня к размышлениям, которых я никогда не забуду и которые конечно же были необычными для моего возраста», — пишет далее Кристина.

История с Судным днём скоро повторилась. Она ещё раз услышала проповедь на ту же тему и снова впала от неё в удручающее состояние. И опять она обратилась к Маттиэ с вопросом, когда же ей ждать этого страшного Судного дня.

— Он наступит, наступит, — ответил учитель. — Ты не должна беспокоиться. Одному Богу известно, когда он придёт, но к нему надо быть готовой.

Такой ответ её не успокоил, а скорее озадачил. Теперь недоверие распространилось и на самого учителя. Третий год он вдалбливал ей знания, но на поверку его сентенции оказались пустой болтовнёй. Однажды она всё-таки не вытерпела и спросила его:

— Скажите мне правду! Всё, что рассказывают о религии — ведь это только сказки, как о Судном дне?

Ю. Маттиэ был возмущён до глубины души и строго отчитал ученицу: о таком и думать было грешно, а не то что произносить вслух! И пригрозил принцессе розгами. И как же это на неё подействовало?

— Обещаю никогда больше не спрашивать об этом, — сказала она, глубоко оскорблённая, — но я не хочу розог, и вы все об этом ещё пожалеете![47]

Наставник, адепт прогрессивного учения Я. Коменского, «успешно» загнал проблему внутрь, и спустя восемь лет сомнения проявились снова, только принцесса была теперь намного умнее — не только при выборе собеседника, но и по части формулирования самих вопросов. Как можно совместить церковные догмы с последними достижениями естественных наук? Верно ли, что Земля не является центром мироздания? Правда ли, что есть иные, более крупные миры и что человек — это всего лишь микроскопическое существо, проживающее в захолустной дыре на обочине необозримой и непостижимой для его ума Вселенной? И вообще: как Церковь может претендовать на истину в последней инстанции, если она представляет собой конгломерат разных спорящих между собой сект, утверждающих, что только одна из них представляет правильное учение? Если в лютеранской церкви Швеции нет единства, то, значит, она не может олицетворять истину. Что бы там ни говорили о других религиях, но лютеранская церковь не может быть истинной.

Свои, шведские, лютеране не в состоянии дискутировать с ней на эту тему, и она начинает исподволь выспрашивать иностранцев. С ними она чувствует себя увереннее, ибо её вопросы никакого удивления у них не вызывают. Благодаря этим беседам мы и знаем о внутреннем кризисе королевы Кристины.

Она приходит к выводу, что все утверждения церковников — это сплошная выдумка, обусловленная сугубо политическими соображениями, рассчитанными на то, чтобы держать несведущих людей в заблуждении. Она верит в Бога, но сомневается в христианском учении, особенно в части воплощения Сына Божьего, спасения, воскресения и других церковных догм. «Я не верила в религию, в которой была воспитана… — напишет она потом в автобиографии. — Но когда я стала более взрослой, я создала для себя собственную религию в ожидании той, которую мне дал Ты (Бог. — Б. Г.) и к которой я по своей природе имела сильную склонность».

Кристина на первых порах знала о католицизме не очень много, но уже в девятилетием возрасте её воображение поразили три вещи, а именно: католицизм освобождал мирян от обязательного чтения Библии, поощрял безбрачие и учил верить в чистилище. Однажды у неё вырвалась такая фраза:

— О, как чудесна эта религия! Я бы хотела принадлежать к ней.

Наставник был рядом и за такие слова приказал высечь ученицу розгами, но тётя Катарина, которая взялась было за приведение приговора в исполнение, была вынуждена отступить, ибо принцесса не захотела ей подчиниться. Конечно, вряд ли можно говорить о том, что ещё с детских лет Кристина чувствовала влечение к иной вере. В данном случае важно отметить спонтанное и инстинктивное выражение девятилетним ребёнком своих истинных и глубинных чувств, что конечно же свидетельствует о том, что принцесса была неординарным ребёнком[48].

К моменту появления либертинцев при стокгольмском дворе королева Кристина уже успела самостоятельно сравнить учения Моисея и Магомета и прийти к выводу, что ни одна религия не может быть истинной. Потом она сравнила католическое, лютеранское и кальвинистское учения и выяснила, что ни одно из них её полностью не удовлетворяет. Как предполагает швед Курт Вейбуль, тогда Кристина попыталась создать свою собственную религию или веру, но и она не соответствовала вполне её чаяниям. Улофссон назвал эту веру христианским гуманизмом.

Тогда на помощь взрослой Кристине пришли иностранцы Жак Карпентье де Мариньи и Марк Дункан (де Серизан)[49], а скоро вслед за ними в Стокгольме появился новый французский посол Пьер Гектор Шану, с которым она поведёт долгие и доверительные беседы и снова, в который раз, попытается сопоставить различные религии. Вскоре выяснится, что всё или почти всё, чему её учили шведские лютеране, является ложью. Рассказы лютеран о католиках — это пасквиль, ничего не имеющий общего с действительностью. На самом деле, католики, в отличие от лютеран, сплочены, их вера едина и непоколебима. Это подтверждали и другие источники королевы. Да, католическая церковь поражена коррупцией и тоже находится в состоянии упадка, но её учение чисто и единообразно и является логическим продолжением учения Христа.