Королева Кристина - Борис Григорьев

Женщин-вольнодумок критиковали и преследовали, им запрещали и грозили, их высмеивали и проклинали с амвонов, но всё было напрасно — запретный плод оказывался ещё более притягательным и вкусным. Женщины вырывались из средневековых пут и тянулись к свободе и образованию. В Европе повеяло свежим ветром вольнодумия, охватившим все слои общества. Людям надоело жить в косности и суеверии, церковные догмы подвергались сомнению, заколебалась вера в Бога.

Эпигонство, шарлатанство и цинизм всегда шли рука об руку с модой, прогрессом и моралью. Свобода и вольномыслие несли с собой непослушание, безбожие, распутство и падение нравов. После каждой эпохи лицемерия следует эпоха разнузданности, распутства и падения нравов. Не миновала чаша сия и пуританскую Швецию.

Таким образом, не было ничего странного в том, что психика вступившей на престол молодой королевы Кристины оказалась раздвоенной. Королева должна соответствовать надеждам, возложенным на неё. В мужском мире она обязана отказаться от своего «я», вести себя по-мужски и во всём подражать мужчинам. До вступления на престол она была в этом мужском мире как бы в гостях и наблюдала за всем со стороны. Став совершеннолетней, она из статиста превратилась в ведущего актёра и была вынуждена следовать существующим правилам игры.

Шведский королевский двор при королеве Кристине был совсем не похож на то, чем являлся прежде[40]. Щедрость королевы стала её принципом — именно таким качеством должны были обладать, по её мнению, все мудрые и великие правители. Внешние атрибуты власти имели для неё если не решающее, то очень большое значение, поэтому она никогда не жалела денег на то, чтобы показать или подчеркнуть своё высокое королевское положение. Молодые придворные и фавориты Кристины более легко воспринимали новые нравы и веяния как в политике и экономике, так и в повседневной жизни, и фактически олицетворяли собой оппозицию оксеншерновской геронтократии. Высокий статус Швеции также обязывал теперь и дворян, и королеву вести богатую и роскошную жизнь.

Магнус Г. Делагарди был одним из таких «новых» людей Швеции. Клаэс Окессон Тотт, прямой потомок короля Эрика XIV, сын одного из лучших генералов Густава II Адольфа, дуэлянт, игрок и настоящий французский кавалер, был другим представителем «золотой» молодёжи в близком окружении Кристины. В октябре 1652 года этот 22-летний повеса вернулся из Парижа и сразу заслужил славу самого задиристого и ловкого дуэлянта. Уже через два месяца Кристине пришлось разбирать дуэль между «парижанином» и членом Государственного совета Густавом Лейонхувудом.

Роскошная жизнь стала модной у шведских дворян после Тридцатилетней войны. Во время германских походов они увидели, как живут немцы, и по возвращении домой стали вводить такие же обстановку и обычаи у себя[41].

Среди «новых» людей были настоящие таланты. Много упрёков получила королева за то, что «пригрела» при дворе бродягу и приговорённого к пожизненному заключению Ларса Вивалиуса, но никто, кроме М. Г. Делагарди и Кристины, не увидел в нём гениального шведского поэта. Королева не только распознала талант, но и сохранила поэту жизнь, освободила его из тюрьмы, назначила на должность аудитора придворного полка и подарила ему имение.

А между тем военно-монархическое шведское государство было в культурном отношении очень и очень отсталым — французы и итальянцы считали шведов «полуварварами». Необразованность была всеобщей: высшие чиновники и генералы, за малым исключением, не могли ни писать, ни читать. С необразованностью могла сравниться лишь всеобщая бедность: крестьянские депутаты риксдага ходили в лохмотьях. Даже в городе в «благородных» семействах домашние животные жили вместе с людьми, по крышам лачуг (дома были покрыты дёрном) ходили козы и овцы. В стране процветало беспробудное пьянство.

Свою разрушительную и антикультурную роль здесь сыграла Реформация, сопровождавшаяся варварским истреблением всякой науки, кроме схоластической. Высшее образование находилось в самом зачатке. Отсталость Швеции от Европы XVII века проявлялась во всём: в экономике, политике, философии, в естественных науках, литературе (её практически не было), музыке и театре[42].

История не зафиксировала момента или периода времени, когда у молодой принцессы проснулся живой и неподдельный интерес к наукам и искусству, но мы знаем, что королева Кристина считала своим долгом и призванием оживить культурную жизнь страны и приобщить её к последним европейским достижениям в этой области. Возможно, толчок к такому развитию дали богатые коллекции драгоценностей, скульптур, картин и книг, награбленные шведами во время Тридцатилетней войны и свезённые в королевский дворец и храмы Швеции. Уже при первом знакомстве с ними она могла убедиться, что в Швеции не нашлось ни одного человека, который мог бы привести все эти культурные ценности в порядок, составить каталоги и организовать условия их хранения. Нужно было позвать иностранцев, и они откликнулись, причём самые избранные.

Скоро в Стокгольме задули ветры из Парижа, которые принесли с собой так называемых либертинцев[43]. Либертинцы приезжали в Швецию по приглашению Кристины. И при её дворе, и в Упсальском университете собрались лучшие представители европейского гуманизма и знатоки Античности, в первую очередь голландцы, немцы и французы: филологи Исаак Воссиус (знаток греческого языка), Фрейнсхемиус и латинист Николас Хейнсиус, ориенталисты Бошарт и Равиус, латинист Клод де Сомез (Сальмазий), музыкальный историк Мейбом, химик Шеффер, медик де Ритц и многие другие. В Стокгольм приехало много французских учёных и деятелей искусства, и среди них учёный с мировым именем — философ Рене Декарт. А молодой Блез Паскаль прислал королеве счётно-арифметическую машину.