Числовой код бессмертия - Надежда и Николай Зорины

Что было дальше, Александр Иванович так и не узнал, потому что ни один из последующих снов не приводил больше к морю. Вплоть до сегодняшней ночи. А тот сон он не досмотрел. Море вздохнуло и погасло. Он снова сидел за столом в аудитории Института иностранных языков, где вел эти курсы, перед ним лежала открытая тетрадь с планом урока. Понял, что уснул прямо посреди занятий, и ужасно смутился. Оглядел с тревогой своих учеников — как ни странно, никто ничего не заметил, вид у всех был такой, будто они тоже только что проснулись. Александр Иванович им улыбнулся и бодро заговорил по-итальянски о том, что сегодня, несмотря на позднюю осень, на удивление теплая погода и что жизнь в любом возрасте прекрасна, забыв, что ученики еще не достигли такого высокого языкового уровня и понять его не могут. И вдруг запнулся, потому что его взгляд остановился на Алине Купцовой, и смутился окончательно, и долго молчал, сбитый с мысли.

— На чем я остановился? — проговорил он наконец.

— Come si arriva alla spiaggia? — подсказала Алина. Александр Иванович вздохнул с облегчением и подумал, что ей нужно еще поработать над произношением.

* * *

Поначалу сны были вполне безобидными: некий город, в котором наяву он никогда не бывал, маленький мальчик, встретившийся на берегу в первый раз, незнакомая женщина… Единственным неудобством было лишь то, что настигали его сны преимущественно во время занятий. Но к этому он быстро смог приспособиться: старался усесться так, чтобы лицо его находилось в тени, приобрел привычку подпирать голову руками, лингафонные записи давал во второй половине урока, когда чаще всего и наступала его внезапная отключка. Благодаря всем этим ухищрениям ему удавалось скрывать от окружающих свой недуг. От окружающих, но не от себя. Александр Иванович прекрасно понимал, что болен и что нужно бы обратиться за помощью к специалисту, но все откладывал. Врачей он терпеть не мог, поликлиники и больницы виделись чем-то вроде чистилища.

Да, он болен, но пока его болезнь не определена медицинским термином, можно от нее отмахнуться, посчитать ее, обманывая себя, просто досадным недоразумением, которое скоро пройдет.

Он бы, наверное, и дальше длил это неопределенное состояние между своими видениями и явью, если бы сны не начали меняться. С каждым разом они становились все мрачней и тревожней. Улицы города искажались, люди — чаще всего это были четверо учеников из его группы итальянского языка — представлялись какими-то ужасными монстрами. И все это таило в себе неизвестную, но совершенно неотвратимую для него угрозу. И город, и люди в нем были его потенциальными врагами. Но, как оказалось, и это было только началом. Сны превратились в кошмары, когда в них появился Дамианос.

Он жил в этом городе, он был математиком, страдающим манией величия, одержимый идеей сотворить царство Божье на Земле, некий мир абсолютной гармонии, посредством математических вычислений. Уж кто был по-настоящему болен, так это он. Целые дни этот безумный математик проводил за расчетами и чертежами, а по ночам писал письма женщине, которую никогда не видел, но почитал как некое божество. Странные это были письма, совсем не напоминающие романтические послания. Признание в любви проводилось через невероятно сложное уравнение, мечты о совместной жизни передавались какими-то математическими символами. Бодрствующий Александр Иванович не понимал в этом ничего, спящий Александр Иванович считал, что это единственно верный способ выразить высшие чувства. Но и спящего, и бодрствующего Александра Ивановича этот человек ужасно пугал. Потому что он был им самим. Этот грек-математик Дамианос и русский филолог Александр были одним и тем же человеком.

Это не было раздвоением личности, с этим еще можно было бы смириться. Он знал, что Дамианос совершенно реален, так же реален, как он, Александр. И город, в котором живет Дамианос, существует на самом деле. Может, не здесь, в каком-то другом мире, но существует. И существует эта женщина…

А однажды Александр Иванович понял, что Дамианос тоже видит его. Видит и боится. И не понимает, откуда в голове его берутся слова, значение которых понять невозможно, и почему такие стройные ряды бесконечности чисел распадаются на бессмысленные фразы, а надежные математические символы превращаются в нечто совсем безобразное. В своих снах Дамианос — русский лингвист Александр. Он категорически отказывается принимать такое положение дел. Он ненавидит этого Александра всеми силами своей души, точно так же, как Александр ненавидит его.

Два тела — и одна душа. Как такое возможно? Уж лучше бы это была болезнь. Видения, вызванные болезнью, по крайней мере, объяснимы. Объяснимы и безопасны. Галлюцинация не может причинить физический вред, от галлюцинации есть спасение. Но как спастись от реального врага, которым к тому же являешься ты сам?

В конце концов Александр Иванович не выдержал и после очередного сна записался на прием к психиатру. Теперь он очень хотел, чтобы ему поставили диагноз, пусть самый страшный, и тем успокоили: его видения — всего лишь болезнь. И даже если болезнь неизлечима, он как-нибудь справится. В противном случае ему придется разыскать и убить Дамианоса.

Все складывалось самым замечательным образом. Районный психиатр, внимательно его выслушав, выписал направление в Институт мозга. Значит, он действительно болен, и волноваться нет причин. Институт располагался на краю города, в тьме-тараканье, но Александр Иванович отправился туда в тот же день. Пришлось перенести занятия на курсах. Раньше для пунктуального почти до за-нудства Александра Ивановича подобный сбив явился бы настоящей катастрофой. А теперь это не имело никакого значения. Он был так рад — почти счастлив. Почему-то ему представилось, что эта поездка в Институт мозга разрешит все его проблемы. Разве мог он ожидать от судьбы очередного подвоха?

Фамилия специалиста, к которому его направили, была Молчанова. Но это нисколько не насторожило. Он только мимоходом отметил, что доктор — однофамилица его ученика. А когда вошел в кабинет и увидел ее, всего лишь подумал, что Ирина Молчанова привлекательная, располагающая к откровенной беседе женщина, и с ней будет приятно иметь дело. Он ее не узнал, совсем не узнал. Та женщина из снов, возлюбленная Дамианоса, и эта, реальная Ирина Молчанова, не соединились в одну.

Она его, впрочем, тоже не узнала, отнеслась как к очередному пациенту. И только потом…

Не вдаваясь в подробности, Александр Иванович изложил суть проблемы: навязчивые сны, раздвоение личности. На раздвоении он особенно настаивал, сам себе поставив диагноз. Молчанова мягко, слегка снисходительно улыбнулась и предложила провести сеанс гипноза. Он согласился.

Сон пришел не так, как обычно. Прежде чем погрузиться в свой самый жуткий кошмар, Александр Иванович испытал невероятно приятное ощущение: эйфорический полет души, если можно так выразиться.

Сон был раскрашен самыми нежными красками, чудный сон, он улыбался самой нежной улыбкой, он был наполнен небесной музыкой, он был напоен неземной, нечеловеческой любовью. Душа устремлялась выше и выше, душа обрела гармонию с абсолютной гармонией мира, в котором она оказалась. Александр Иванович понял, что такое гармония: голос мелодичный, сильный и нежный, голос самой любимой на свете женщины рассказал ему об этом. Ее голос сопровождал его повсюду, был внутри него, и вместе они пребывали в живой бесконечности божественных чисел, в бескрайнем блаженстве…