Александр II - Анри Труайя

В самом деле, взаимопонимание между Александром и его народом отсутствовало. Демократ по убеждениям, по сути своей он был консерватором. В то время как умирающий отец завещал ему «держать» все в кулаке, не растерял ли он уже часть того, что должен был хранить, как священное наследство? Освобождение крепостных, выборные провинциальные собрания. И вот теперь интеллектуалы грезят конституцией. Все это соблазнительно звучит в речах и выглядит на бумаге, но на практике какая путаница и неразбериха в перспективе! Впрочем, согласие царя стать конституционным монархом означало бы предательство по отношению к присяге, данной им по достижении совершеннолетия, в которой он клялся «до последней капли крови защищать самодержавие». Этого мнения придерживались большинство его близких. И вовсе не озлобленность революционеров вынудила его отступить. Принимая члена дворянского собрания Московской губернии Голохвастова, он заявил этому человеку, называвшему себя сторонником более гибкого режима: «Что же вы хотите в конце концов? Конституционный строй? Вы, вероятно, считаете, что я не желаю отказаться от своих полномочий, движимый мелким тщеславием! Даю вам слово: немедленно, прямо здесь же, я подписал бы любую конституцию, если бы был уверен, что она принесет пользу России. Но совершенно очевидно, сделай я это сегодня, завтра же Россия развалится на куски. Вы этого хотите?»

Голохвастову нечего было возразить. Со своими министрами Александр тоже особенно не церемонился. Он видел в них скорее не выразителей общественного мнения, а отражения собственных идей. Он созерцал себя в комплексе их мнений, порой либеральных, порой консервативных. Однако эти мнения сразу отступали на задний план, освобождая место для его решения, как только оно созревало. В его присутствии их роль ограничивалась вялым обсуждением и шумным одобрением. Если вдруг кто-то из них противился его решению, что бывало крайне редко, он брал его за плечи и со слезами на глазах (даже в зрелом возрасте он мог легко заплакать) объяснял строптивцу его ошибку, отказывая потом в прошении об отставке. И в эти моменты в его взгляде сквозила такая нежность, его слова были проникнуты такой добротой, что даже критики отдавали должное его чистосердечию и деликатности. Несмотря на все свои оплошности, резкие повороты и капризы, в глазах его главных помощников он являлся единственной моральной силой, способной объединить страну. Его, незаменимого по определению, народ должен был принимать со всеми присущими ему достоинствами и недостатками.

В более высоких сферах, при дворе, Александр слушал мнения других и поддавался их давлению. Его семья – великие князья, великие княгини, более отдаленные родственники – создавали вокруг него блестящий и бесполезный рой. Все эти князья не имели собственных дворцов, дворов, почетных постов в армии и гражданской администрации. Большинство из них олицетворяли собой тщеславие и пустоту. На их фоне выделялась тетка Александра, великая княгиня Елена, поддерживавшая его в деле освобождения крепостных. С той поры ее политическое влияние заметно снизилось. Она поддерживала дружеские отношения с Александром Горчаковым и удовлетворялась тем, что одобряла все его действия. Ее салон был самым оживленным в столице. Летом она принимала в своем дворце на Каменном острове или в пригородном замке в Ораниенбауме, зимой – в Михайловском замке, поражавшем гостей своими размерами и великолепием. Ей, не имевшей равных в искусстве ведения беседы, удавалось разговорить самых робких гостей. Суровый Бисмарк находил ее «красивой, исполненной царственного достоинства, способной на истинное понимание». У нее постоянно толпились дипломаты, ученые, художники. Она ставила спектакли на французском и немецком языках, устраивала пышные маскарады, изобретала игры. Но больше всего гостей собиралось на ее музыкальные вечера. Лучшие виртуозы мира выступали у нее перед изысканной публикой. Она основала первую российскую консерваторию, которую возглавил Антон Рубинштейн.

Еще один художественный салон содержал великий князь Константин в Мраморном дворце. Он тоже любил музыку и даже играл на виолончели в квартетах. Кроме того, он интересовался спиритизмом. У него занимались столоверчением под руководством спирита Хьюма. Анна Тютчева, посетившая один из таких сеансов, скептически отнеслась к этому увлечению и одновременно испытала чувство тревоги. «Это причудливая смесь глупости и сверхъестественного… – пишет она. – Почему духи должны проявлять себя посредством прикосновения и постукивания?.. Потусторонний мир следовало бы представлять себе более серьезно и глубоко». Константин тяжело переживал неудачу своей миротворческой миссии в Варшаве. Для своих хулителей при дворе он всегда был «красным князем», поскольку требовал свободы слова, участия народа в разработке законов и ограничения императорской власти. Начиная с 1865 года, когда наметился поворот в политике Александра, он все меньше слушал своего экстравагантного брата и все чаще выражал ему недоверие. Большинство протеже великого князя лишились министерских портфелей. Тем не менее он сохранил за собой пост председателя Государственного совета. Благодаря рвению к работе и знанию дела он вошел в когорту главных деятелей национальной политики. Константин любил окружать себя писателями, мореплавателями, географами. В высшем российском обществе подобное было редкостью. В роскошных аристократических салонах считалось хорошим тоном не интересоваться искусством, литературой и даже политикой. Этим непринужденным господам и элегантным дамам для времяпрепровождения вполне хватало светской болтовни и придворных сплетен.

И тем не менее именно в эпоху царствования Александра II литература, музыка и искусство достигли в России невиданных доселе высот. В течение нескольких лет появилось множество оригинальных талантов. Достоевский, Толстой, Тургенев, Гончаров, Лесков, Салтыков-Щедрин, Писемский публиковали свои великие романы («Преступление и наказание» был издан в 1866 году, «Война и мир» – в 1865–1869). Некрасов рассказывал в своих поэмах о нищете и чаяниях народа. Островский описывал в своих пьесах нравы московского купечества. Художники Перов, Маковский, Крамской, Репин, Суриков живописали на своих полотнах в яркой, реалистичной манере сцены из крестьянской жизни и сюжеты из русской истории. Российская музыкальная школа объединяла таких великих композиторов, как Мусоргский, Бородин, Римский-Корсаков, Балакирев, Чайковский…

Российских интеллектуалов переполняли творческие силы. Распиравшие их чувства требовали выхода, и они были готовы разорвать по швам сковывавшие движения тесные одежды. Но их голоса не достигали высоких политических сфер. Там читали хороших авторов, ценили их, но не прислушивались к ним. Каждому свое: писатели должны развлекать, царь – править.

С высоты трона страна представлялась Александру слоеным пирогом, каждый слой которого жил своей собственной жизнью, подчиняясь своим правилам и следуя своему предназначению. На самом его верху располагался двор; сразу под ним – высший свет двух столиц, состоявший из нескольких аристократических семейств, которые проводили большую часть своего времени в увеселениях – на французских спектаклях, музыкальных вечерах и балах; еще ниже находились землевладельцы, купцы и промышленники, подавлявшие своим богатством жалких мелкопоместных дворян, которые вели праздную жизнь в своих десять раз перезаложенных имениях; далее вниз следовал новый средний класс, состоявший из инженеров, врачей, адвокатов, чиновников, архитекторов, студентов, художников. Эти люди, фонтанировавшие идеями, даже если и не были нигилистами, хотели изменить мир. Их нужно было любой ценой удерживать как можно дальше от огромной, серой, аморфной массы крестьян. Слава Богу, мужики пока еще были защищены от революционной заразы своим невежеством, сохранившимся с эпохи крепостничества. Но как долго может длиться такое положение вещей?