Александр II - Анри Труайя

Притягательная сила «Земли и Воли» была столь велика, что ее ряды пополнялись целыми группами. Другие революционеры, сохранявшие организационную независимость, работали в том же направлении. Одна из распространявшихся ими листовок под названием «К молодой России» гласила: «Мы можем создать вместо деспотического режима федеративный республиканский союз. Власть должна перейти к национальным и региональным собраниям… Близок день, когда мы развернем знамя будущего, красное знамя, перед Зимним дворцом и с возгласом „Да здравствует социалистическая и демократическая Российская республика!“ сотрем с лица земли его обитателей».

Александр с изумлением и грустью ознакомился с содержанием этих листков. Говоря по совести, он явно не заслуживал такой ненависти. Не потому ли, что он имел слабость пойти на некоторые уступки в отношении наиболее обездоленных, революционеры вынуждают его сложить с себя полномочия монарха? Неужели они не хотят, чтобы он спокойно и постепенно улучшал жизнь тех, чьими единственными защитниками они себя мнят? А может быть, они чувствуют, что он лишает их предлога для революции, шаг за шагом идя навстречу их пожеланиям? То, что они никогда не осмелились предпринять против бескомпромиссного самодержца, они предпринимают против него, все дела которого отмечены печатью доброжелательства. И вновь в нем проснулся дух его отца.

27 апреля князь Василий Долгоруков, министр обороны и шеф жандармов, представил царю доклад, чья суть сводилась к тому, что либеральное благодушие, проявляемое по отношению к революционерам, лишь подталкивает их к дальнейшим противоправным действиям. «Социалисты» не ограничивались полумерами. Чем больше они получали, тем больше им было нужно. Далее так продолжаться не могло. Долгоруков требовал санкции на арест пятидесяти человек, в том числе и Чернышевского. Царь колебался. Как бы поступил на его месте Николай I? Его мучили воспоминания о 14 декабря 1825 года. В конце мая, словно в ответ на прокламацию «К молодой России», в разных кварталах Санкт-Петербурга вспыхнули пожары. В предместьях пламя охватило сотни деревянных хибар, в которых жили рабочие. Затем пришел черед Щукинских торговых рядов, Апраксинского рынка и соседних с ним складов. Через несколько часов от нескольких тысяч жилых домов, лавок и магазинов остались лишь тлеющие угли. Боялись, как бы огонь не перекинулся на общественные здания и учреждения, находившиеся поблизости от очагов пожара – Государственный банк, Библиотеку, здание Пажеского корпуса, театры… Совершенно некстати поднялся сильный ветер, и в городе нечем было дышать из-за сильной задымленности. Растерянные представители властей не знали, что предпринять. Не имея других средств, пожарные вынуждены были таскать воду ведрами. Среди обезумевших горожан ползли зловещие слухи. Разумеется, пожар не впервые уничтожал деревянные постройки Санкт-Петербурга, но на этот раз бедствие приобрело такие масштабы, что невольно напрашивалась мысль о злом умысле. Не эти ли длинноволосые студенты призывали в своих прокламациях к свержению монархии и уничтожению собственности? Они начали осуществлять свои угрозы. Царь слишком добр к этим подонкам. Негодование в обществе было таково, что Иван Тургенев, незадолго до этого вернувшийся из-за границы, только и слышал со всех сторон: «Это работа ваших друзей нигилистов. Они хотели спалить столицу!»

Под влиянием общественного мнения Александр создал следственную комиссию, которая тут же взялась за дело. Однако, несмотря на активные розыскные действия, предпринятые в оппозиционной среде, полиции не удалось выявить каких-либо поджигателей. Дабы спасти свою репутацию, комиссия начала преследовать вероятных вдохновителей этой «чудовищной провокации». По распоряжению правительства были закрыты воскресные школы, где под предлогом обучения неграмотных на общественных началах весьма сомнительные преподаватели внушали своим ученикам ненависть к режиму. Были запрещены газеты и журналы, проповедовавшие опасные идеи, в первую очередь «Современник». Были проведены многочисленные аресты среди сторонников прогресса. Благодаря доносу полиции удалось задержать руководителей «Земли и Воли». Чернышевского заключили в Петропавловскую крепость, где он просидел до окончания следствия. Это время он использовал для сочинения своего знаменитого романа «Что делать?», в котором описывается применение теории нигилизма на практике. Приговоренный к семи годам каторжных работ в Сибири, он должен был выслушать приговор в общественном месте. Цепь жандармов сдерживала напиравшую толпу. Большинство зевак видели в этом униженном человеке причину пожара, повлекшего за собой огромный ущерб, а также других бед, угрожавших стране в будущем. Но нашлось и несколько сочувствующих, которые бросали ему цветы через ружья конвоя.

Для пылких молодых людей осужденные были отнюдь не преступниками, а героями. Что касается «здравомыслящей» части общества, ее представители аплодировали царю за то, что он взялся, наконец, за наведение порядка в стране. Редактор «Московских ведомостей» Михаил Катков, очнувшийся от своих наивных грез, превратился в выразителя чаяний консерваторов и патриотов. Он обрушился с резкими нападками на Герцена и других эмигрантов за то, что они впали в нигилизм. Разве Герцен не поддерживал в своем журнале польский бунт и не призывал русских офицеров не стрелять в повстанцев? А Бакунин, так тот вообще помог организовать доставку полякам оружия, использовавшегося потом против русских войск. Все эти в высшей степени непатриотичные поступки сильно повредили революционерам в общественном мнении. Даже те, кто одобрял их демократические устремления, не могли простить им то, что они встали на сторону поляков против собственного отечества. Тираж «Колокола» упал до пятисот экземпляров.

Между тем в 1863 году вновь с разрешения властей начал выходить «Современник», и его редактором стал поэт Николай Некрасов. Хотя и в более осторожной манере, он уделял не меньше внимания проблемам простого народа, нежели его предшественник. В нем даже анализировались предложения основателя германского социалистического движения Фердинанда Лассаля по поводу рабочих объединений, созданных под эгидой государства. На какой-то момент деморализованные репрессиями студенты возобновили борьбу с удвоенной энергией. В своих кружках они до хрипоты спорили о том, какие средства расшатывания основ монархии наиболее действенны. Они пока еще не знали Карла Маркса, но Шеллинг, Прудон, Луи Блан и Этьен Кабе доставляли им истинное интеллектуальное наслаждение. Самые отъявленные радикалы призывали к экспроприации собственности и даже убийству собственников. Узнавая о подобных разговорах, Александр все же надеялся, что речь идет о кучке сумасбродов, которые никогда не осмелятся перейти от слов к делу.

4 апреля (16 апреля по григорианскому календарю) 1866 года в четыре часа пополудни император вышел из Летнего сада после традиционной прогулки в сопровождении племянника, герцога Николая Лейхтенбергского, и племянницы, принцессы Марии Баденской, и направился к карете, ожидавшей их возле решетки. Как всегда, у ворот сада собралась группа уличных зевак. В тот момент, когда он поднимался в карету, от группы отделился человек и навел на него револьвер. Подскочивший к нему крестьянин крикнул: «Ты что делаешь?!» – и быстрым движением отвел дуло револьвера в сторону. Раздался выстрел, но пуля просвистела рядом с головой Александра, не задев его. Безумец приготовился было выстрелить вторично, но на него уже набросились люди и сбили его с ног. Вырываясь, он кричал: «Почему вы схватили меня? Я крестьянин! Император обманул вас! Он не дал вам достаточно земли!» Толпа быстро разрасталась. Прозвучали призывы расправиться с преступником. Совершенно спокойный и быстро овладевший собой император категорически воспротивился этому и приказал охране из своей свиты увести его. После этого он отправился в Казанский собор, чтобы отслужить благодарственный молебен за свое счастливое спасение. Вернувшись в Зимний дворец, он обнял супругу и детей, ошеломленных этим ужасным происшествием. Хладнокровие Александра резко контрастировало с волнением его близких. С улыбкой на лице он сказал своему наследнику, великому князю Александру Александровичу: «Твой черед еще не пришел!» И министрам, собравшимся, чтобы поздравить его: «Ну вот, господа, кажется, я еще кое на что гожусь, раз меня пытаются убить!»