Дипломатия - Генри Киссинджер

27 февраля 1968 года телевизионный комментатор Уолтер Кронкайт, достигший тогда вершин своего влияния, направил ударную волну на Белый дом, предсказав неудачу:

«Теперь представляется более очевидным, чем когда бы то ни было, что кровавый опыт Вьетнама должен окончиться тупиком. Почти точно можно сказать, что к этому лету сложится такое противостояние, которое завершится либо настоящими переговорами с достижением компромисса, либо ужасающей эскалацией; но на каждое средство, при помощи которого мы должны будем проводить эскалацию, противник может противопоставить свое…»[967]

Последнее предположение заслуживает большого вопросительного знака; просто не может соответствовать истине тот факт, что Северный Вьетнам является единственной страной за всю историю человечества, которая, казалось бы, не поддается каким-либо вразумительным оценкам рисков и выгод. Верно то, что у нее гораздо выше порог чувствительности к переносимым страданиям, чем почти у любой другой страны, но такой порог все-таки существовал. И что менее всего интересовало Ханой, так это переговоры с достижением компромисса. Однако гипербола Кронкайта содержала в себе главный элемент правды: предел прочности у Ханоя был гораздо выше, чем у Америки.

Газета «Уолл-стрит джорнэл», до того момента поддерживавшая администрацию, также решила спешно покинуть корабль, задавая риторический вопрос: не случилось ли так, что события «подпортили наши первоначальные, вполне понятные и разумные цели?.. Если практически ничего не остается ни от страны, ни от правительства, то что же тогда следует спасать и какой ценой?» Газета считала, что «американский народ должен подготовиться к тому, чтобы признать, если он этого еще не сделал, что существует перспектива обреченности вьетнамского дела в целом»[968]. 10 марта телеканал Эн-би-си завершил специальную программу по Вьетнаму тем, что вскоре превратилось в общую мысль: «Отставляя в сторону все прочие аргументы, надо признать, что настало время, когда мы должны решать, не зря ли мы занимаемся разрушением Вьетнама ради его спасения»[969]. К этому хору 15 марта присоединился журнал «Тайм»: «1968 год напомнил тот факт, что победа во Вьетнаме — или даже благоприятное для нас урегулирование — может оказаться просто не под силу величайшей державе мира»[970].

В драку ввязались ведущие сенаторы. Мэнсфилд заявил: «Мы находимся в неправильном месте и ведем неправильную войну»[971]. Фулбрайт поставил вопрос о «полномочиях администрации на расширение войны без согласия конгресса и в отсутствие дебатов или обсуждения этого вопроса в конгрессе»[972].

Под влиянием подобных атак Джонсон принялся активничать. 31 марта 1968 года он объявил об одностороннем частичном прекращении бомбардировок территории к северу от 20-й параллели, за которым последует полное прекращение бомбардировок, как только начнутся переговоры по существу. Он указал, что больше не будет отправлено во Вьетнам никаких значительных подкреплений, и вновь повторил очень часто звучавшее заверение, что «наша цель в Южном Вьетнаме никогда не заключалась в полном уничтожении врага»[973]. Через полтора месяца после того, как Ханой нарушил официальное перемирие, осуществив разорительное нападение на американские объекты и уничтожив тысячи гражданских лиц в одном только Хюэ, Джонсон пригласил ханойских руководителей принять участие в экономическом развитии Юго-Восточной Азии с явным намеком на перспективы оказания экономической помощи. Он также объявил, что не будет выдвигать свою кандидатуру на переизбрание. Президент, направивший 500 тысяч военнослужащих в Юго-Восточную Азию, оставлял дело их вывода своему преемнику.

Это было одно из наиболее судьбоносных президентских решений за весь послевоенный период. Если бы Джонсон не сделал этого драматического отречения, он вполне мог бы баллотироваться на выборах и по вопросу о Вьетнаме и, так или иначе, обеспечить себе мандат народа. А если бы здоровье не позволило ему рисковать и идти на второй срок, то Джонсону следовало давить на Ханой как можно сильнее в течение всего его оставшегося срока, с тем чтобы оставить своему преемнику наилучшие возможности выбора, какие бы решения ни были согласованы между ним и конгрессом после выборов. С учетом слабости Ханоя после Тэта проводимая в 1968 году политика давления, безусловно, обеспечила бы гораздо лучший фон для переговоров, чем тот, который сложился в конце концов.

Одновременно проводя деэскалацию, снимая свою кандидатуру и предлагая переговоры, Джонсон свел воедино все неблагоприятные факторы. Его потенциальные преемники соперничали друг с другом, обещая мир, однако без указания срока. Таким образом, были созданы предпосылки для общественного разочарования в момент фактического начала переговоров. По существу, Ханой приобрел остановку бомбардировок в обмен на переговоры процедурного характера и получил возможность восстановить свою инфраструктуру на Юге, хотя и с северовьетнамским персоналом. У него не было стимула договариваться с Джонсоном, зато наличествовали всяческие искушения повторить такого же рода испытания на прочность с его преемником.

Именно администрации Никсона пришлось вытаскивать Америку из первой на ее счету неудачной войны и освобождать от первых в истории внешнеполитических обязательств, при которых моральные убеждения Америки вступили в противоречие с реальными возможностями. Немногие внешнеполитические задачи оказывались более мучительными; ни одной стране не удавалось совершить подобный переход без душевных страданий.

Хотя уход Франции из Алжира неоднократно предлагался Америке в качестве примера для подражания, де Голлю на деле потребовалось несколько больше, чем четыре года, понадобившиеся Никсону для прекращения вовлеченности Америки в Индокитае. Организуя выход Франции из Алжира, де Голль был вынужден взвалить на себя бремя, заключающееся в том, что он оставил на произвол судьбы миллион французских поселенцев, многие их семьи жили там уже не одно поколение. Выводя американские войска из Вьетнама, Никсон обязан был отказаться от обязательства, которое четыре американских президента на протяжении двух десятилетий объявляли жизненно важным для безопасности всех свободных народов.