Дипломатия - Генри Киссинджер

Джонсон не заслужил ненависти и насмешек, последовавших за подобными призывами. Он всего лишь в очередной раз повторял американские прописные истины. Но ни он сам, ни его общество не обладали концептуальным пониманием противника, для кого подобные заверения выглядели смехотворными. Речь шла о противнике, для которого американское понимание компромисса звучало как призыв к капитуляции во время битвы, бывшей делом всей жизни.

Для неуступчивых, преданных своему делу руководителей в Ханое концепция стабильности не имела оперативного смысла. Всю свою взрослую жизнь они боролись за победу, вначале над Францией, а теперь против сверхдержавы. Во имя коммунизма они навлекли неисчислимые страдания на свой народ. «Оставить соседа в покое» было как раз той самой вещью, на которую ханойские лидеры были органически не способны. Бисмарк как-то сказал, что германское единство никогда не будет достигнуто путем переговоров, а лишь «кровью и железом», что в точности соответствовало точке зрения Ханоя на вьетнамское единство.

Американцы всех убеждений беспрестанно обращались к Ханою, чтобы тот принял участие в поиске какого-либо демократического выхода из создавшегося положения, и ломали голову над разработкой действенных избирательных схем. И тем не менее ни одно из направлений американской мысли в области международных дел ни в малейшей степени не привлекало Ханой, разве что в качестве инструмента, при помощи которого можно было бы сбить американцев с толку. Создав одну из самых жестких и непримиримых диктатур в мире, ханойское политбюро никогда бы не согласилось на то, чтобы стать лишь одной из множества политических партий Юга. Ханой не имел никакого мыслимого стимула к прекращению применения силы; в конце концов, он должен был выиграть, так как не проигрывал, а он, конечно, не проигрывал — действительно, американская стратегия, четко нацеленная на создание тупика, исключала проигрыш для Ханоя. Предложение Джонсона о программе всеобъемлющей реконструкции, открытой для всех, включая Северный Вьетнам, не нашло отклика[953]. Ханой жаждал победы, а не помощи в развитии, и с характерной для себя самоуверенностью действовал так, как будто ему не было необходимости выбирать одно из двух.

Как только волна американского общественного мнения обратилась против войны, критикующие Джонсона стали обвинять его даже еще более крикливо за создание дипломатического тупика. А поскольку эти обвинения предполагали отсутствие у Джонсона желания вести переговоры, они били мимо цели. Готовность Джонсона начать переговоры была настолько очевидной, что была обречена на провал. И это убеждало Ханой в том, что способностью тянуть время, судя по всему, можно выторговать еще более выгодные предложения. Джонсон объявлял одну за другой паузы в бомбардировках (он сообщает о 16 в своих мемуарах), тем самым не оставляя сомнения в том, что Соединенные Штаты заплатили бы в одностороннем порядке сколь угодно высокую одностороннюю входную плату на переговоры, лишь бы только они начались. Ханой же был заинтересован в том, чтобы сделать эту плату максимально высокой.

Я был связан с одной из таких инициатив, которая продемонстрировала как готовность администрации Джонсона вести переговоры, так и исключительное умение Ханоя использовать эту готовность для достижения собственных целей. Мое подключение к вопросу о Вьетнаме проходило поэтапно. На протяжении 1950-х годов мои воззрения на тему внешней политики были сосредоточены на Европе и на ядерной стратегии. В состав администрации Кеннеди входило множество личностей, которыми я восхищался, и я был позитивно настроен по отношению к ее усилиям в Индокитае, не особенно вдаваясь в суть вопроса. Всерьез я стал задумываться по поводу Вьетнама после трех поездок в эту страну, в 1965 и 1966 годах, в качестве консультанта по вопросам установления мира в то время, как там послом был Лодж. Это дало мне возможность поездить по ряду провинций Южного Вьетнама и провести дискуссии с так называемыми информаторами с мест американского посольства — исключительно способными и преданными делу молодыми сотрудниками дипломатической службы, находившимися в различных районах страны. Эти поездки убедили меня в том, что войну выиграть нельзя, следуя преобладавшей в то время стратегии, и что Америке придется выпутываться путем переговоров с Ханоем, хотя тогда отчетливого представления о тематике подобных переговоров у меня не было.

Летом 1967 года я присутствовал на одной из так называемых «пагуошских конференций», проводимых учеными, озабоченными вопросами ядерного разоружения. Два участника конференции, прослышавшие о моих поездках в Индокитай, обратились ко мне с, казалось бы, интригующим предложением. Раймон Обрак, сотрудник Всемирной организации здравоохранения познакомился с Хо Ши Мином еще в 1946 году, когда вьетнамский коммунистический лидер останавливался у него в парижском доме во время переговоров с Францией. Обрак вызвался посетить Ханой в сопровождении коллеги ученого из движения сторонников мира, Герберта Марковича, и лично обратиться к Хо Ши Мину по поводу переговоров. Я проинформировал Банди, ставшего к тому времени заместителем государственного секретаря, и министра обороны Макнамару. Они поддержали поездку при условии, что оба ученых направятся в качестве частных лиц и не будут пытаться представлять американскую официальную точку зрения.

Обрак и Маркович совершили путешествие в Ханой, где были приняты Хо Ши Мином. После ритуального осуждения американской «агрессии» Хо Ши Мин намекнул, что Ханой был бы готов к переговорам, если бы Америка прекратила бомбардировки Северного Вьетнама. Май Ван Бо, дипломатический представитель Ханоя в Париже, был назначен официальным контактным лицом.

Последовал ряд контактов на основе сложной и совсем уж не дипломатической процедуры. Поскольку Ханой не желал напрямую связываться с Вашингтоном до прекращения бомбардировок, я, как частное гражданское лицо, выполнял функции посредника. Даже при данных обстоятельствах Ханой, копя до последнего свои переговорные козыри, отказывался дать полномочия своему представителю иметь дело хоть и с неофициальным лицом, но американцем. Таким образом, послания, поступавшие ко мне из Вашингтона, обычно от министра Макнамары, от меня шли к двум французам, которые доставляли их Маю Ван Бо вместе со всеми разъяснениями, которые я имел полномочия передать. Макнамара стремился закончить войну и многократно просил меня вырвать у моих невидимых собеседников хотя бы намек, пусть даже косвенный, который позволил бы ему продвигать дело подготовки согласованного итогового документа.

Я присутствовал на части совещания президента Джонсона со своими советниками, где готовилось окончательное американское предложение. Это был грустный опыт. Было ясно, что Джонсон всеми фибрами своей души сопротивлялся прекращению бомбардировок. Не будучи уверенным, как всегда, во внешнеполитических делах, Джонсон был в достаточной степени опытен в вопросах политики, чтобы усомниться в разумности начала переговоров с односторонней уступки. И тем не менее он отчаянно стремился покончить с войной, оказавшись под обстрелом критиков внутри страны и не желая отклонять мнение своих советников, пожелавших сделать ставку на дипломатию. В конце концов Джонсон сдался. В итоге родилась так называемая «формула Сан-Антонио», разработанная уже после того, как я ушел с совещания, и представленная Джонсоном в речи, произнесенной 29 сентября 1967 года в городе, по имени которого она и названа: «Соединенные Штаты выражают готовность прекратить все бомбардировки Северного Вьетнама с моря и с воздуха, в случае, если этот шаг повлечет за собой быстрый переход к результативным переговорам. Мы, разумеется, исходим из того, что во время переговоров Северный Вьетнам не будет извлекать выгод от прекращения или ограничения бомбардировок»[954].