Убийство в доме викария - Агата Кристи

Мельчетт сказал, что собирается к миссис Прайс Ридли, и Слакодобрил его решение.

– Можно и мне пойти с вами? – спросил я. – Этостановится интересным.

Я получил разрешение, и мы пошли вместе. Не успели мы выйтииз наших ворот, как услышали громкое «Эй!» – мой племянник Деннис сломя головунесся к нам со стороны деревни.

– Слушайте, – сказал он инспектору, – выяснили прослед, который я вам разыскал?

– Садовник, – лаконично ответил Слак.

– А вам не кажется, что кто-то взял и надел сапогисадовника?

– Нет, не кажется, – отрезал Слак.

Это могло бы обескуражить любого, только не Денниса. Деннисаобескуражить не так-то просто.

Он держал в поднятой руке две сгоревшие спички.

– Вот – нашел у самых ворот.

– Благодарю, – сказал Слак и сунул спички в карман.

Казалось, наш разговор зашел в тупик.

– Вы случайно не арестовали дядю Лена? – ехидно спросилДеннис.

– С чего бы это? – сказал Слак.

– А против него уйма улик, – заявил Деннис. – Высами спросите у Мэри. За день до убийства он желал полковнику перейти в лучшиймир. Помнишь, дядя Лен?

– Э-э... – начал я.

Инспектор Слак медленно перевел на меня взгляд, в которомзатеплилось подозрение, и я почувствовал, как мне стало вдруг жарко. Деннисбывает совершенно невыносим. Надо бы ему знать, что полицейские в подавляющембольшинстве начисто лишены чувства юмора.

– Не болтай глупостей, Деннис, – сердито сказал я.

Невинное дитя широко раскрыло удивленные глаза.

– Послушайте, я же пошутил, – сказал он. – ДядяЛен просто сказал, что тот, кто убьет полковника Протеро, облагодетельствуетмир.

– А! – сказал инспектор Слак. – Теперь понятно, прочто говорила служанка.

У прислуги, как правило, чувство юмора – такая же редкость,как и у полиции. Про себя я ругал Денниса на чем свет стоит – зачем было вообщеоб этом вспоминать? Эти слова и история с часами – да инспектор возьмет меня назаметку до конца жизни!

– Пошли, Клемент, – сказал полковник Мельчетт.

– Куда вы идете? А мне можно с вами? – засуетилсяДеннис.

– Тебе нельзя! – рявкнул я.

Он стоял, обиженно глядя нам вслед. Мы подошли кбезукоризненной двери дома миссис Прайс Ридли, и инспектор стал стучать итрезвонить, как и положено служителю закона, – это все, что я могупозволить себе заметить. На звонок вышла хорошенькая горничная.

– Миссис Прайс Ридли у себя? – спросил Мельчетт.

– Нет, сэр. – Горничная помолчала и сказала: – Онанедавно ушла в полицейский участок.

Вот уж чего мы никак не ожидали! Когда мы шли обратно,Мельчетт взял меня за локоть и сказал вполголоса:

– Если и она пошла сдаваться с повинной, я окончательнорехнусь.

Мне как-то не верилось, что миссис Прайс Ридли обуревалистоль драматические намерения, но все же я не мог не задать себе вопрос: зачемона все-таки отправилась в полицейский участок? Может быть, у нее быладействительно важная информация или, по крайней мере, что-то казалось ейважным? Как бы то ни было, нам предстояло узнать это в ближайшее время.

Мы застали миссис Прайс Ридли уже в участке: она снеимоверной скорострельностью вела словесную атаку на сильно растерявшегосядежурного констебля. Я с первого взгляда понял, что она возмущена до крайности– бант на ее шляпке весьма красноречиво трясся. Миссис Прайс Ридли носит,насколько я понимаю, головной убор, называемый «шляпка для почтенной материсемейства», – фирменный товар, выпускаемый в соседнем городке Мач-Бенэм.Эта шляпка изящно балансирует на бастионе из волос, хотя и несколькоперегружена пышными шелковыми бантами. Когда Гризельда хочет меня напугать, онагрозится купить «шляпку для почтенной матери семейства».

Когда мы вошли, миссис Прайс Ридли прервала свою горячуюречь.

– Миссис Прайс Ридли? – осведомился полковник Мельчетт,приподнимая шляпу.

– Позвольте представить вам полковника Мельчетта, миссисПрайс Ридли, – сказал я. – Полковник Мельчетт – начальник полициинашего графства.

Миссис Прайс Ридли окинула меня ледяным взглядом, но на долюполковника у нее все же нашлось нечто вроде благосклонной улыбки.

– Мы только что заходили к вам домой, миссис ПрайсРидли, – пояснил полковник, – и узнали, что вы уже опередили нас.

Миссис Прайс Ридли окончательно растаяла.

– А! Я рада, что на этот случай наконец обратиливнимание, – заметила она. – Хулиганство, вот как это называется.Форменное хулиганство.

Спору нет, убийство – весьма прискорбный случай, но я бы нестал называть его хулиганством. Полковнику Мельчетту, насколько я заметил,термин тоже показался не совсем подходящим.

– Вы можете сообщить нам что-нибудь относящееся кделу? – спросил он.

– Сами должны знать. Это обязанность полиции. За что мыплатим налоги, я вас спрашиваю?

Каждый раз поневоле задаешь себе вопрос – сколько раз в годмы слышим эту фразу?

– Мы делаем все, что можем, миссис Прайс Ридли, –сказал начальник полиции.

– Да ведь ваш дежурный ничего об этом не знал, пока я самаему не сказала! – воскликнула возмущенная дама.

Мы все взглянули на дежурного констебля.

– Леди сообщила о телефонном звонке. Ее оскорбили. Как японял, это случай оскорбления в грубых нецензурных выражениях.

– О! Понимаю. – Хмурое лицо полковникапросветлело. – Мы говорили о совершенно разных вещах. Вы пришли сюдапринести жалобу, не так ли?

Мельчетт – человек, умудренный опытом. Он знает, чтоединственный способ обращения с разгневанной дамой средних лет – это выслушатьее до конца. Когда она выскажет все, что хотела сказать, появится хотя бынебольшая вероятность, что она услышит и то, что вы ей скажете.

Речь миссис Прайс Ридли снова полилась неудержимым потоком:

– Как можно допускать подобное хулиганство? Его надопресекать! Звонить даме домой и оскорблять ее, да, оскорблять! Я не привыклатерпеть такие оскорбления. После войны нравственность так упала, все распустились– аморальность! Говорят что попало, носят что попало...

– Согласен, – поспешно ввернул полковникМельчетт. – Расскажите, что именно произошло?

Миссис Прайс Ридли сделала глубокий вдох и снова заговорила: