Крестовые походы. Взгляд с Востока. Арабские историки о противостоянии христианства и ислама в Средние века - Франческо Габриэли

– Этот старик постоянно приходит ко мне. Мы должны назначить слушание.

Султан ответил:

– Пусть один из моих представителей выслушает претензии, но не разворачивай документ, пока этот человек не придет сюда.

Я сделал все, как он велел. Когда явился истец, султан велел ему подойти ближе и сесть перед ним. Я находился рядом с султаном. Затем он поднялся с дивана, на котором сидел, устроился рядом со стариком и велел ему изложить суть дела. Старик повторил то, что говорил раньше, и добавил:

– У меня в руке документ, подтверждающий правоту всего, что я говорю. Разверни документ и ознакомься с ним. – Я развернул документ и увидел, что он подтверждает все положения жалобы.

Султан взглянул на дату составления документа и ответил:

– У меня есть свидетели, которые подтвердят, что в указанное время Сонкор был моей собственностью и находился в Каире. За год до этого я купил его вместе с восемью другими, и он оставался моей собственностью до тех пор, пока я не даровал ему свободу. – Затем он призвал к себе высших офицеров, подтвердивших, что дело обстояло именно так, как сказал султан, и что указанная им дата была правильной. Истец был загнан в тупик, и я сказал султану:

– Мой господин, этот человек поступил так лишь для того, чтобы, оказавшись перед тобой, получить милость из рук твоих. Нехорошо, если он уйдет разочарованным.

– Это же совсем другое дело! – воскликнул султан и приказал подарить старику роскошный халат и деньги, сколько именно, я не помню, но достаточно, чтобы покрыть его издержки.

Разве это не редкостный пример смирения султана, его покорности закону, способности смирить гордыню и щедрости к тому, кого он вполне мог подвергнуть наказанию?

Примеры его щедрости

Пророк говорил: «Когда щедрый оступается, Аллах берет его за руку». Много хадисов посвящено щедрости. Эта черта султана слишком хорошо известна, чтобы писать о ней, и слишком очевидна, чтобы обращать на нее особое внимание. Я лишь отмечу, что тот, кто обладал несметными богатствами, после смерти оставил в своей казне сорок семь дирхамов и один слиток тирского золота, вес которого я не помню. И при этом он раздавал целые провинции. Завоевав Амид (в Месопотамии), он подарил его Мухаммеду ибн Кара Арслану (эмир Хисн-Кайфы из Артукидов), попросившему его об этом. Однажды в Иерусалиме я был свидетелем того, как перед отъездом в Дамаск он принимал множество послов, и в казне не осталось денег, чтобы сделать подарки всем. Я постоянно напоминал ему об этом, и он в конце концов продал для государственной казны одно из своих угодий, чтобы денег хватило на всех. В итоге не осталось ни одного дирхама. Саладин одинаково свободно раздавал подарки и когда был в стесненных обстоятельствах, и когда наслаждался изобилием. Казначеи всегда старались утаить от него некоторые суммы на случай непредвиденных обстоятельств. Они знали, что стоит ему их увидеть, как он их тотчас потратит. Однажды я слышал, как в разговоре он заметил: «Возможно, в мире есть люди, которые смотрят на деньги так же, как на пыль под ногами». Он явно говорил о себе. Он всегда давал больше, чем его просили. Я никогда не слышал, чтобы он говорил: «Мы ему уже давали». Он без конца дарил подарки тем, кому уже делал их раньше, и дарил новые с таким удовольствием, словно никогда прежде ничего им не дарил. Он всегда проявлял великую щедрость. Об этом было известно настолько хорошо, что люди пытались выманить у него деньги. Я никогда не слышал, чтобы он говорил: «Я уже несколько раз делал тебе подарки, сколько же раз мне придется давать тебе еще?» Большинство документов на эту тему было написано под мою диктовку или мной собственноручно. Мне часто бывало стыдно за жадность, проявляемую теми, кто приставал к нему с просьбами, но я всегда, не колеблясь, обращался к султану от их имени, зная, как он щедр и великодушен. Всякий, кто поступал к нему на службу, получал такие дары, что ему никогда не приходилось искать щедрости кого-то другого. Перечислять его дары – невыполнимая задача. Однажды я слышал, как глава его администрации (дивана) сказал: «Мы вели учет коням, которых он подарил только на равнине Акры, и их число превысило десять тысяч». Те, кто были свидетелями его щедрости, не подумают, что это нечто из ряда вон выходящее. Великий Аллах, это Ты внушил ему такую щедрость. Ты, щедрейший из щедрых, самый милостивый из тех, кто проявляет милость.

Его смелость и бесстрашие

Пророк сказал: «Господь любит отвагу, даже если она проявляется при убийстве змеи». Султан был храбрейшим из храбрых, его отличали сила духа, мужественный характер, бесстрашие. Я видел, как он первым шел на бой с франками, к которым каждую минуту прибывали новые подкрепления, и это зрелище лишь укрепляло его мужество и целеустремленность. Однажды вечером к берегу причалили более семидесяти вражеских кораблей. Чтобы посчитать их, мне потребовалось все время между молитвой аср (первый час после полудня) и закатом, однако их появление лишь укрепило его дух. Другой случай был, когда с наступлением сезона дождей он распустил армию и оказался перед лицом большого вражеского войска с небольшим отрядом. Я спросил Балиана ибн Барзана (Балиан II Ибелин, крестоносец, присутствовавший на мирных переговорах 1192 года) – это был один из величайших франкских рыцарей Палестины, имевший аудиенцию у султана в день подписания мира, он ответил через переводчика: «Когда правитель Сидона и я покидали Тир, чтобы присоединиться к нашей армии, осаждавшей Акру, мы остановились на вершине холма и попытались определить ее численность. По мнению правителя Сидона, их было пятьсот тысяч, а по-моему – шестьсот». На мой вопрос о потерях он ответил: «Почти сто тысяч на поле боя, и только Богу известно, сколько умерло от болезней и сколько утонуло». Из всего этого великого множества лишь немногие вернулись на родину.

Каждый день, пока мы были вблизи врага, он раз или два объезжал вражеский лагерь. В разгар сражения он имел обыкновение проезжать между рядами в сопровождении одного только пажа, который вел его коня. Он проезжал вдоль линии своего войска от правого крыла до левого, проводя смотр отрядам, вдохновляя их на битву, расставляя их на позиции, которые он считал наиболее благоприятными, позволяющими господствовать на поле боя или наступать на врага. Однажды, находясь между двумя армиями, он велел, чтобы ему прочли некоторые хадисы. Я говорил ему, что хадисы можно читать в любых почетных местах, но не было случая, чтобы их читали между двумя армиями. Я сказал, что если моему покровителю угодно, чтобы о нем говорили такое, тогда все в порядке. Принесли фолиант, и кто-то из присутствовавших, знавших эту книгу, начал читать ему из нее. Мы оставались в седлах, иногда проезжая вперед, иногда назад, временами останавливались, но постоянно находились между двумя армиями.

Я никогда не видел, чтобы он выражал тревогу по поводу численности или силы врага. Занятый своими мыслями, он выслушивал все планы и бесстрастно обсуждал все их преимущества и недостатки, никогда не теряя самообладания. Даже когда мусульманская армия была почти разгромлена в великой битве на равнине Акры, когда даже войска центра обратились в бегство, бросив барабаны и знамена, он оставался на месте, хотя рядом с ним была лишь горстка сторонников. Наконец ему удалось добраться до возвышенности, где он собрал всех своих людей. Его упреки повергли всех в такой стыд, что люди вернулись вместе с ним, чтобы сражаться дальше. В конце концов победа досталась мусульманам, а враг потерял больше семи тысяч убитыми, в числе которых были и пешие, и конные. Султан продолжал сражаться, но, видя силу врага и слабость своих людей, он прислушался к предложениям противника и согласился на перемирие. Франки очень устали и понесли больше потерь, чем мы. Но они ждали подкрепления, а нам не приходилось на него надеяться. Поэтому перемирие было нам выгодно. Это стало очевидно, когда судьба явила то, что приготовила для нас. Султан часто болел, но, даже страдая от боли, он не покидал лагеря. Каждая армия видела костры армии противника, мы слышали звон их колоколов, а они – наши призывы на молитву. Но все завершилось благополучно.