Измена. На осколках счастья - Василиса Горная

это… Да, его в особенности: оно мне и про Светку-предательницу напоминает, и про тебя сразу. Прям так и вижу, то нас с тобой, танцующих медленные танцы, то как ты меня ласкаешь сквозь приятную к телу изумрудную ткань, то вас в туалете, а на ней такое же платье! Сожжём его на берегу, пошли!

Лёша покорно кивнул и протянул мне руку. Не взяла, гордо прошла мимо. Мы подошли к окну. Муж положил рваные куски изумрудной ткани на подоконник и первым выпрыгнул на улицу. Я залезла следом и, швырнув на землю эту ненавистную тряпку, свесила ножки наружу. Лёша положил руки мне на талию и аккуратно снял с окна прямо к себе в объятия, не торопясь размыкать захват и явно наслаждаясь секундной близостью наших тел. Раньше мы так и выбирались на прогулки каждую ночь. Только тогда я была счастлива, наслаждалась его прикосновениями и объятиями и бесконечно целовала Лёшку за помощь и просто так, сейчас же, разъярённая, отскочила от мужа в доли секунды.

— Всё, больше не прикасайся ко мне. Никогда!

— Милая, это невыполнимая просьба, но я постараюсь не трогать тебя лишний раз, жёнушка, пока сама не попросишь.

— Даже и не мечтай! — мы уже могли говорить в голос, поскольку отошли немного от бабушкиного дома и направлялись в сторону реки. Путь был недолгий: минут двадцать по тропинке через лес.

— А теперь поясни-ка, с кем это ты там развлекалась во сне, жена? С каким ещё Лёшей — не мной?! — муж включил ревнивца, неужто поверил? — Я же у тебя был первый и точно уверен, что единственный! И, кстати, планирую им и оставаться до конца жизни!

— Фиг там! Я подам на развод! И, не дожидаясь расторжения брака, побегу развлекаться со всякими Лёшами, Петями или Юрами. Точно, пересплю с твоим другом! Возьму пример с тебя… — ой, куда меня понесло от злости на мужа, на своё глупое сердце, надеющееся на волшебное объяснение его проступку, да на своё предательское тело, до сих пор жаждущее близости с ним. Хотелось прижаться к горячему супругу и согреться, ведь я выскочила из окна в одной сорочке, прохладной ночью. А может, это от одиночества и стужи в сердце было так холодно? Но вместо того, чтобы прыгнуть в горячие объятия и выслушать объяснения супруга, я несла несусветную чушь, пытаясь сделать ему максимально больно! — У меня теперь пустота и в сердце, и в интимном местечке! Буду заполнять! — на, получи контрольный выстрел в голову, любимый предатель!

***

Маша

Лёшка от этой словесной оплеухи резко дёрнулся, швырнул обрывки платья на землю, мгновенно приблизился, схватил меня за плечи и заглянул в лицо, всматриваясь в глаза и транслируя дикие волны гнева.

— Что ты сказала? Пусто у тебя там? Другими заполнишь?! Юркой? Да как так, Маша? А мужем?! Мною? Никак?! Не заполнить твою пустоту?! Да я никому и приблизиться к тебе не позволю! Ты моя жена! Любимая, обожаемая и желанная! Да, накосячил, но я всё объясню, а всяким Лёшкам из сна, что не я, да Юркам их приборы-то и пообломаю! Лучше сдохну в сражении с ними, чем отдам тебя кому-то. И ещё ладно бы ты любила другого, но чисто мне назло! Не позволю! — выдал этот разъярённый самец, находясь в паре сантиметров от моего лица, на сверхинтимном расстоянии. Мы стояли посреди лесной тропинки, два любящих друг друга, но навсегда потерянных сердца, без малейшей надежды на примирение. Хотелось одновременно и прибить предателя, и наброситься на ревнивца с жаркими поцелуями, сократив за секунду разделяющие нас сантиметры.

Будто прочитав мои мысли, Лёша разжал хватку на плечах и нежно провёл ладонями по ключицам, невесомо касаясь большими пальцами шеи и приподнимая моё лицо ещё ближе к своему. Я глубоко задышала в предвкушении поцелуя и утонула в изумрудных глазах мужа.

— Ты моя, Маша, навсегда моя и навсегда в моём сердце, — уже шёпотом, на грани слышимости, прямо в губы, выдал любимый и сделал то, о чём втайне мечтало доверчивое сердце — принялся с упоением нежно и ласково целовать меня в губы. Стало так тепло и защищённо в его объятиях, так обманчиво правильно и спокойно. Позволила себе несколько секунд самообмана, желая насладиться моментом нашей близости, призрачным ощущением счастья, тепла и любви.

А после собрала всю силу воли в кулак и прервала столь желанный поцелуй. Оттолкнула мужа и показательно вытерла губы, будто мне неприятно, пусть страдает теперь, сам виноват! Что он там говорил? Совсем потеряла нить разговора от этих непрошеных ласк. А вспомнила: «Лучше сдохну в сражении с ними, чем отдам тебя кому-то!»

— Да ты и так уже отдал меня другому, кому угодно! Выкинул на произвол судьбы, отрёкся от нашей любви в тот момент, когда вставил свой член в мою подругу! Или ещё раньше, когда целовал её на нашей, блин, свадьбе! — спешила вперёд по тропинке, опасаясь, что Лёша заметит наворачивающиеся на глаза слёзы. — Как же это больно! Мы даже ни одной ночи не провели вместе в качестве супругов. И уже не проведём никогда! У нас не будет ни совместных дней, ни ночей… Ничего, — сглотнула ком в горле, пытаясь не разрыдаться. — Всё кончено, разрушено одной твоей изменой!

Лёшка спешил следом, больше не рискуя притронуться, чувствуя, что момент упущен. Муж заметил изменение в моём настроении от злости и агрессии к сожалению по несбывшимся мечтам и уничтоженной одним бездумным поступком любви.

— Счастье моё, девочка, прости, милая. Я дурак, полный, законченный дурак! Мудак, подлец и сволочь. Но я люблю тебя, Машенька, — резко притормозила, от чего муж почти врезался в меня сзади, замерев за секунду до столкновения. Лёша отбросил в сторону изумрудную рвань и пристроил сильные руки на моей талии. От этого простого прикосновения его горячих пальцев кожа покрылась мурашками. От реакции тела на любимого не спасали ни полупрозрачная сорочка, ни прохладный ночной воздух. — Всё не то я говорил и делал сегодня после этой злосчастной измены. Так волнуюсь, что не могу подобрать правильных слов. Всё не так! Надо объяснять, как так вышло, а я нападаю со своей ревностью. Разумеется, я знаю, что был у тебя единственным мужчиной, кто бы там тебе не снился, ты же и целоваться-то до меня не умела, моя русалочка… Где уж тут предать или изменить?

— Зато ты смог! Легко и просто изменить. Уж лучше бы я и не умела целоваться, и не знала никакой любви, никакого счастья, не строила надежд на совместную жизнь. Зато теперь не