Все, что вы хотели знать о смерти - Екатерина Николаевна Островская

тогда самую популярную у них песню. Называется «Недотепа». – Света замолчала, вздохнула и продолжила: – Надо домой ехать.

– Не хочешь остаться?

– Осталась бы, но не хочу, чтобы муж…

Она не договорила.

– Он ревнивый? – удивился Павел.

– Не знаю, я пока не давала повода. И не хочу давать. Он позавчера в Штаты улетел по делам. Когда ему сообщили про папу, за океаном раннее утро было, и первый рейс, на который он достал билет, только сегодня. Через пару часов он будет дома.

Светлана поднялась с постели и начала одеваться.

– Он тебя любит? – спросил Павел.

Бывшая жена пожала плечами. Потом достала из сумочки телефон и набрала номер.

– Когда сможете меня забрать? – спросила она. – Хорошо, через полчаса я выхожу.

Она посмотрела на Ипатьева.

– А тебя совсем не интересует, люблю ли я его?

– Если бы любила, не приехала бы.

И она снова не ответила.

Павел начал одеваться.

– Я тебя тогда обманул, – вдруг признался он, – не в смысле того, что изменил. Как раз нет, я не изменял. Взял зачем-то и выдумал… Просто понял, что я – неудачник, без твоего отца мне грош цена, и тебя я не стою. Вот и решил все обрубить сразу.

– А я поверила… ревела… – вздохнула бывшая жена. – Папа сказал, что убьет тебя. А я вдруг вспомнила, как ты это сказал, как признался, готовый сам заплакать… И так стало жалко тебя и обидно оттого, что дороги обратной уже нет… А сейчас уж тем более ничего не вернуть.

Павел обнял бывшую жену.

– Кому выгодна его смерть?

– Не знаю. Никому вообще-то. По завещанию все достается мне, если, конечно, он ничего не изменил в последние дни. По закону все мое – ведь я дочь его родная. Маме отходит какая-то недвижимость, деньги, драгоценности, но ювелирка и так вся мамина… У папы только пара золотых часов… А главное наследство – основное предприятие, то есть контрольный пакет строительного холдинга – наследую я. А если ты имел в виду нематериальную выгоду, то кому-то он не нравился, кто-то не нравился ему, но всерьез он ни на кого не обижался, разве что на тебя. Да и то потому, что вынужден был разочароваться в тебе… А он к тебе как к сыну относился.

Они вышли на кухню, Павел поставил кипятиться воду, потом насыпал в заварной чайник крупнолистовой чай… Чайничек был из терракотовой глины.

Светлана смотрела на него, а потом взяла в руки чайник.

– Я тебя помню, слоник. Сколько же тебе лет?

– Даже бабушка не знала точно. Она говорила, что в нем несколько поколений Ипатьевых заваривали чай, и теперь и чайный запах и вкус настолько впитались в глину, что достаточно просто налить в него кипяток и пить чай.

Павел запнулся, потому что понял, что говорит совсем о другом – о чем говорить не нужно вовсе, а лучше просто скорбно молчать, потому что время уходит, унося с собой пласты бытия, и у него, и у Светы нет времени, желания и сил говорить на какие-то посторонние темы вроде изложения подробностей их нынешних жизней.

– Как все внезапно, – вздохнула она, – и как все поздно. Ничего нельзя вернуть.

Бывшая жена поцеловала его, положила ладони на его грудь, ограждаясь от его желаний, и отстранилась.

– Мне скоро уходить, – напомнила она.

И сама вдруг испугалась этой фразы.

Глава тринадцатая

Прошел еще день, за ним прошмыгнул следующий. Не было ничего, что могло бы отвлечь, и даже работа сидела на его горбу тяжкой ношей. Павел прозябал в офисе, просматривая отснятый материал, не вникая в смысл того, что видел. В отделе полиции Толя Медведев брал интервью у задержанного мошенника, который организовал сбор денег на операции тяжело больным детям…

– То есть вы не отрицаете, что по вагонам пригородных электричек ходили ваши сотрудницы, которые представлялись матерями тяжело больных детей.

– Может, и ходили, – ответил небритый пятидесятилетний мужчина, – за всеми же не уследить. У кого дети больные, а у кого здоровые, мне не докладывают.

– А они все утверждают, что вы им норму установили, десять тысяч рублей в день! Это правда?

– Врут они все.

– И никто не возмущался в электричках? Ведь операции на позвоночнике, на сосудах и на сердце делаются в Российской Федерации бесплатно и детям, и взрослым по полису ОМС.

– Какой полис?

– Обязательного медицинского страхования.

– Я про деньги ничего не знал. Они, конечно, приносили мне что-то, потому что должны были.

– На вас работали почти сорок женщин? – удивился Медведев. – И все были вам должны?

– На самом деле больше мне должны, но я другим все простил.

– При обыске в вашем доме нашли почти сорок миллионов рублей.

– Да, это мне бабушка в наследство оставила. Она всю жизнь работала, людям гадала. А еще у меня дедушка был баро[13].

Ипатьев поднялся из-за стола, вышел из кабинета и окликнул Медведева.

Тот подошел довольный.

– Шикарный сюжет, правда? Очень колоритный товарищ.

Но Павел покачал головой.

– В эфир мы это пускать не будем.

– Почему? – опешил Медведев.

– Чтобы с каналом не ссориться. У них вся реклама на таких мошенниках держится, – объяснил Ипатьев.

– Но ведь есть какие-то фонды – их государство солидными суммами поддерживает.

– Не государство, а чиновники. Потому что через благотворительные фонды воровать удобнее. Все! Закрываем эту тему, а то нас в очередной раз самих закроют.

Павел посмотрел на покрасневшую Прошкину и ободряюще произнес:

– Не бойся, Леночка, никто нас не закроет, потому что мы умные и опытные.

Девушка в ответ улыбнулась ему.

Он вернулся в кабинет, и следом проскочил Медведев.

– Зря ты про мошенников сказал, – шепнул он, – наша Леночка в эти детские фонды по ползарплаты отправляла. Хотя у нас вся страна такая сердобольная: деньги шлют мошенникам, а сами потом громко негодуют: мол, что у нас за страна, приходится всем миром собирать на лечение больным детишкам! А заглянуть в перечень операций, которые оплачиваются со страхового полиса, не могут. И все молчат… Главное, врачи почему-то не хотят высказаться: кому вы собираете деньги и кто вам сказал, что за не самую сложную операцию по стентированию коронарных сосудов надо платить в какие-то фонды полмиллиона баксов.

– Кому Леночка жалуется? – не понял Ипатьев.

– Никому не жалуется. Она вообще никому об этом не говорит: просто я сам вижу, как только на экране показывают плачущего младенца и указывают счет, она сразу достает телефон и отправляет с него какие-то суммы. А почему ребенок плачет и почему его показывают не в больнице, а в домашних стенах,