Знай, что я люблю тебя - Луис Леанте

Гильермо столкнулся с сержантом Бакедано в дверях. От неожиданности он задержал дыхание, но вытянулся и поприветствовал унтер-офицера по всей форме. Когда он наконец увидел Сантиаго, тот был белее мела. Он стоял, тяжело дыша, прислонившись к тумбочке и вытаращив глаза. «Тебе плохо, Санти?» — «Ничего, желудок прихватило. Проклятый гастрит!» Гильермо, кажется, поверил. «Мы последние остались, Санти, все уже ушли. Если еще задержимся, в „Эль-Оазисе“ закончится пиво». — «Ну идем. Прямо сейчас».

Гильермо никак не связал между собой неожиданную встречу с Бакедано на пороге казармы и то странное состояние, в котором нашел своего друга. Он покорно последовал за Сантиаго, когда тот заявил, что хочет просто прогуляться, а не ходить в «Эль-Оазис». Они добрели до стройплощадки зоопарка. Гильермо гордился этими постройками, будто бы сделал все сам. Хоть в родной Барселоне он и трудился разнорабочим, все же это был самый масштабный проект, в котором он принимал участие. Они уселись на блоки и закурили, представляя себе, каким будет зоосад, когда его наконец достроят. Сантиаго было трудно сосредоточиться на разговоре. Он никак не мог выкинуть из головы проклятого Бакедано и всерьез подозревал, что предложенное дело не приведет ни к чему хорошему. Если работа делалась действительно по заданию коменданта Панты, разговор без сомнения шел о проституции. Но если это была инициатива самого Бакедано, то тут могло быть все что угодно — торговля ворованным керосином, контрабанда табака, ЛСД или еще что похуже. «Мне на завтра отменили увольнение, — неожиданно сообщил он Гильермо. — Буду работать». — «Приятель, тебя поимели!» — «Да нет, меня потом отпустят на семь дней». Вот теперь Гильермо действительно удивился: «Да ты в рубашке родился, сколько раз я тебе говорил. Не видел я другого человека в жизни, которому бы так фартило». Сан-Роман больше всего сейчас мечтал посоветоваться, обсудить все произошедшее с Гильермо, но не мог рассказать о своем разговоре с Бакедано. Он тайно надеялся, что друг начнет расспрашивать, заинтересуется такой щедростью командования и заподозрит что-то неладное, но, увы, этого не случилось. «Пойдем выпьем что-нибудь, пока совсем не стемнело». Сантиаго неожиданно вскочил на ноги, нервный и дерганый: «Пошли в Район каменных домов!» Сан-Роман имел в виду квартал Земла, где жили местные. «Опять ты за свое! Больной ты на всю голову, Санти. Достал меня уже с этими африканцами». — «Ты придурок, Гильермо, с тобой невозможно ни о чем нормально разговаривать!» Эта фраза прозвучала для Гильермо как удар под дых. Он покраснел, сжал кулаки и заскрежетал зубами. Хотел выкрикнуть что-то вслед удаляющемуся Сантиаго, но сдержался. Тот уходил прочь, не оборачиваясь. Сан-Роман решил раз и навсегда разобраться с этим делом, сходить в эти проклятые кварталы и избавиться наконец от их странного притяжения.

Он дернулся, услышав тихий голос Гильермо за спиной: «Не ждал этого от тебя, Санти! Быстро же ты забыл все хорошее, что я для тебя сделал!» Сан-Роман обернулся. Оказывается, Гильермо уже четверть часа шел за ним, следуя на некотором отдалении как верный пес. По правде сказать, Сантиаго был уверен, что друг уже простил его глупую выходку, но сам глубоко раскаивался в своей грубости. Он подошел к Гильермо и обнял его за плечи. «Санти, прекрати! Ты же знаешь, что мне не нравятся все эти голубые штучки!» Сантиаго резко подался вперед, делая вид, что хочет поцеловать своего друга, а потом опрометью кинулся бежать по улице, преследуемый Гильермо, который на ходу пытался дать ему крепкого пинка.

Квартал Земла местные называли Ата-Рамбла, и он жил своей собственной жизнью, словно туземный остров в океане современных четырехэтажных зданий. Издалека его деревянные домики казались картонными декорациями. В основном это были одноэтажки. Двое легионеров поднимались все выше по извилистым улочкам, оставляя позади хижины, похожие на половинки расколотого яйца, накрытые сверху белыми крышами, такими хлипкими и ненадежными, что внутрь помещения легко проникали солнечные лучи. У мусульман наступил час отдыха, и в домах было необычайно тихо. Лишь кое-где стайки детей играли на улице в мяч, да и те сразу же срывались с места и убегали, едва заметив приближающихся солдат, как будто никогда не видели ничего подобного. Гулкие шаги двух парней, далеко разносившиеся по пустынному кварталу, привлекали внимание местных женщин. То здесь, то там за занавеской, прикрывающей вход в жилище или маленькое окошко, мелькали их лица с горящими любопытством глазами. Мужчины выходили на улицу, чтобы поглядеть, кто идет. Они бесцеремонно разглядывали солдат, бросали на них неприязненные взгляды, будто пытаясь продемонстрировать свою враждебность. Оба приятеля чувствовали себя не в своей тарелке, но Сантиаго переносил происходящее лучше. Он болтал с Гильермо, стараясь не встречаться взглядами с наблюдающими за ними сахарави. Он уже знал кое-какие их традиции и знал, что лучший способ поведения сейчас — вести себя спокойно, не проявляя бурных эмоций. Наконец один из людей в тюрбане приблизился к легионерам и остановился перед ними. В зубах он сжимал начищенную до блеска медную трубку. «Закурить не найдется, парни?» — сказал он так спокойно, будто бы каждый день сталкивался на этих улочках с испанскими солдатами. Сан-Роман протянул ему коробок спичек. Как только мужчина заговорил, он понял, что это один из канарцев, обосновавшихся когда-то в этих кварталах. Большинство из них были торговцами или легионерами, после демобилизации так и не вернувшимися на свои острова. Канарец зажег конец трубки — медная и расширяющаяся с одной стороны, она сверкала под лучами солнца так, что казалась покрытой инкрустациями. «В Легионе стало намного лучше с тех пор, как я служил там, ребята. Нам не выдавали форменной одежды. И ни одного жалкого реала, чтобы потратить в увольнении». Сантиаго понял, к чему ведет свою речь местный житель. «Времена меняются, приятель, даже в армии». Гильермо было очень неуютно под пристальным взглядом этого человека, одетого в национальные арабские одежды. Его гнилые зубы и вялая манера разговора страшно нервировали легионера и не давали ему сосредоточиться. Мужчина мгновенно понял это и обращался теперь только к Сантиаго. «Да уж, времена явно изменились. В мои-то годы мы не смели войти сюда в выходные, да еще в таком виде». Гильермо тихонько толкнул своего друга под локоть. Канарец заметил его движение и верно расценил его. «Позвольте мне дать вам совет от того, кто когда-то тоже служил в Легионе: не стоит просто прогуливаться по улицам Ата-Рамблы как по бульвару. Оставьте нас в покое. Здесь обидчивый народ, понимаете? Ваше поведение могут расценить как провокацию. Это место вам не подходит, парни, вы мало похожи на сахарави». Сказав это, он удалился туда же, откуда пришел. Со спины, одетого в местную одежду и идущего неторопливой походкой, его невозможно было отличить от африканца.

Сантиаго схватил друга за руку. Хоть он и старался не глазеть по сторонам как какой-нибудь турист, абсолютно все вокруг вызывало в нем живейший интерес. Пороги и дверные косяки во многих домах были выкрашены в темно-синий цвет и ярко выделялись на фоне побелки, которая покрывала большинство каменных фасадов. «Давай табаку купим». Сан-Роману страшно хотелось побывать в одной из тех лавочек, о которых он столько слышал от приятелей из вспомогательных войск. Он знал, что там можно купить любой товар, каким бы экстравагантным он ни казался, и что магазинчики эти открыты в любое время суток, в любой день недели. Вскоре он заметил один из таких и знаком показал Гильермо, чтобы тот следовал за ним. Они вошли в помещение, чуть не под потолок заваленное горами всевозможных предметов. В нос ударил резкий запах кожи, пеньковых веревок и пакли. У обоих тут же разбежались глаза. Сидевший на полу африканец поднялся, увидев вошедших. «Salama aleikum», — поспешил поприветствовать его Сантиаго. «Aleikum salam», — ответил удивленный торговец. «Asmahlim», — закончил приветствие легионер, чувствуя на себе удивленный и недоверчивый взгляд Гильермо. Торговец вежливо пригласил их оглядеть его товар, обведя рукой лавку: «Barjaban!» Сан-Роман в свою очередь поблагодарил его: «Shu-cran». — «Для иностранца ты хорошо знаешь язык». Гильермо начал всерьез подозревать, что происходящее все-таки было шуткой, затеянной другом лишь для того, чтобы полюбоваться на его удивленно-идиотское выражение лица. «У меня много друзей — африканцев, — объяснил Сан-Роман. — Кроме того, я быстро учусь». — «Так чем я могу, вам помочь?» На самом деле покупка табака была лишь поводом, чтобы зайти в лавку, но Сантиаго не хотел выглядеть бесцеремонным в своем любопытстве. «Пачку табака». Торговец протянул руку и пошарил за витриной. «Попробуйте этот. Очень хороший. Только что доставили из Америки». Сахарави ни на минуту не переставал улыбаться. Сантиаго протянул ему бумажку в сотню песет и дождался сдачи, улыбаясь в ответ. Потом они попытались было попрощаться, но хозяин лавки вышел из-за стойки и преградил им путь. «Вы не можете так просто покинуть дом Сид-Ахмеда!» Сантиаго прекрасно понял, о чем тот говорит, а вот Гильермо заметно занервничал. «Вы будете курить мой табак и пить мой чай». Сказав это, Сид-Ахмед скрылся за незаметной дверцей, занавешенной ширмой. «Санти, идем отсюда! Ты с ума сошел?! — зашипел на приятеля Гильермо. — Этот мужик подсунет нам наркотики». — «Уймись, придурок, кто, как ты думаешь, рядом с тобой?! Я что, похож на полного идиота?!» У Гильермо слова замерли на губах — он просто не знал, что ответить. Но тут вернулся Сид-Ахмед с заварочным чайничком и маленькими хрустальными стаканчиками. Он осторожно внес в комнату эту старинную посуду на серебряном блюде, потом знаком показал легионерам, чтобы они садились на ковер рядом с ним, пока он заваривал чай. Гильермо так и не открыл рта. Весь разговор шел между Сантиаго и Сид-Ахмедом. Они неторопливо курили тонкие и очень длинные папиросы. Пока настаивалась трава в чайнике, африканец рассуждал о торговле, футболе и дороговизне нынешней жизни. Он с гордостью показал друзьям фотографию, висевшую на стене. На ней была запечатлена футбольная команда. «Там автограф Сантилланы[7], — сказал Сид-Ахмед. — Я болею за „Мадрид“. Милханик большой молодец. Если бы у наших был такой тренер, мы бы были лучшей командой в мире, fahem? Да вы понимаете, о чем я! У нас есть отличные игроки — не хуже Амансио или Генто, но вот тренера нормального нет». Сид-Ахмед сунул им в руки стаканы с первой порцией чая. «Menfadlak. Попробуйте. Моя жена — вот кто настоящий эксперт в заваривании, но она ушла принимать роды и не может сейчас показать нам свое искусство». Сид-Ахмед говорил и говорил, не останавливаясь. Гильермо всеми силами старался скрыть раздражение, пока его друг, наоборот, кажется, от души наслаждался происходящим. Он все ждал, что вот сейчас африканец достанет наконец наркотики и начнет им их настойчиво предлагать, юля и заискивая. Поэтому, когда они прощались у дверей, пожимая друг другу руки, Гильермо выглядел несколько озадаченным. «Мы еще как-нибудь зайдем, Сид-Ахмед», — бесцеремонно сказал Сантиаго. «Ins Alah! Я буду очень рад!»