Знай, что я люблю тебя - Луис Леанте

— Мне сказали, что ты сегодня оделась сама.

— Да, сама оделась и привела себя в порядок. И дошла сюда тоже одна.

Лейла обрадовалась этой новости. Она присела рядом и взяла больную за руку:

— Я хотела бы на это посмотреть собственными глазами!

— Завтра увидишь, обещаю. А ты где была?

Лейла перестала улыбаться. Она вроде бы даже расстроилась.

— Но, Монтсе, я же тебе еще вчера говорила! Ты что, разве не помнишь?

Монтсе передалась грусть медсестры. Она мгновенно почувствовала себя ненужной, доставляющей всем только хлопоты и неприятности. Ее совсем измучили эти провалы в памяти, сознание, которое хранило какие-то обрывки фраз или смутные образы. Временами накатывала безысходность, оттого, что она не может ничего толком запомнить. Лейла спохватилась, попыталась развеять ее хандру, сделав вид, что не придает случившемуся значения, и начала деловито рассказывать:

— Я ездила в администрацию поселка. К ним пришло сообщение из Рабуни.

Монтсе слушала очень внимательно, заставляя себя вникнуть в смысл каждого слова.

— И что же в этом сообщении?

— Прекрасные новости. Ты больше не призрак! Они проверили информацию по всем рейсам, прибывшим за последние несколько месяцев, и нашли тебя. Ты прилетела 31 января из Барселоны. Тебя зовут Монтсеррат Камбра Боч.

— Я это тебе говорила.

— Да, говорила, конечно, но вот что странно — почему тебя до сих пор никто не хватился.

Монтсе посмотрела на собеседницу очень серьезно.

— Это не удивительно. Я никому не говорила, что полечу в Африку. Только Аяч Бачир знал об этом. Он же снабдил меня нужной информацией.

Лейла постаралась не выдать своих истинных чувств — эта женщина в очередной раз удивила ее. Она буквально напичкана загадками.

— Wali мне сказал, что все уладит. Через десять дней отбывает рейс в Испанию из Тиндофа. До этого времени тебе оформят документы и паспорт, чтобы ты могла вылететь из страны. Они уже связались с вашим посольством в Аргеле. Завтра пришлют кого-нибудь сделать фотографии и записать твои данные.

Монтсе никак не отреагировала на последние слова. Лейла попыталась представить себе, сколько раз она уже видела это выражение на лице необычной иностранки, случайно вошедшей в ее жизнь. Она совершенно автоматически положила ей руку на лоб, пытаясь определить, нет ли у той температуры.

— Тебе сколько лет, Лейла? — спросила Монтсе, будто очнувшись от летаргического сна.

Это был тот самый вопрос, который медсестра хотела задать ей, как только та придет в себя и будет готова продолжать разговор.

— Двадцать пять.

— Боже мой, какая ты молоденькая!

Лейла улыбнулась, продемонстрировав жемчужно-белые блестящие зубы.

— А тебе?

— Сорок четыре.

— Сорок четыре? Ты надо мной смеешься!

Монтсе в свою очередь улыбнулась, оценив комплимент.

— Ты очень любезна, но уверяю тебя — это правда.

— А где твой муж?

Иностранка немного помолчала, прежде чем ответить.

— А что, я не могу быть одинокой?

— Теоретически можешь, но что-то я в это не верю, — серьезно сказала Лейла.

— Мы расстались несколько месяцев назад. Он ушел к другой. Она рентгенолог, блондинка, молодая, красивая. Сначала мы разъехались. А вскоре развелись. Блондинки всегда приносили мне одни несчастья.

Лейла пытливо смотрела на нее, стараясь увидеть, какой омут чувств скрывается в блестящих глазах испанки. Монтсе спохватилась и попыталась смягчить впечатление, произведенное последними словами.

— Я смогу это пережить, не волнуйся. Особенно после всего, что произошло здесь. А ты замужем?

Лейла улыбнулась. — Нет, пока еще нет. Я осенью замуж пойду. Я улетала учиться на Кубу на одиннадцать лет и только полгода как вернулась.

Теперь уже Монтсе пыталась проникнуть взглядом в глубь ее темных красивых глаз.

— Аза тоже училась на Кубе, — задумчиво сказала она.

Лейла уже столько раз слышала это имя, что оно казалось ей почти родным. Она опустилась на пол и стала терпеливо ждать, пока Монтсе расскажет ей что-нибудь еще об этой женщине, судьба которой пока что оставалась для нее загадкой. Но та сидела с потерянным видом, будто усталость не давала ей больше говорить.

— Эта женщина и вправду существует? — спросила Лейла, рискуя своим вопросом разрушить доверительную атмосферу разговора.

Монтсе внимательно на нее посмотрела. Девушка напоминала ей Азу. Разве что та была потемнее. Но во взгляде обеих светилось на удивление схожее выражение внутреннего спокойствия.

— Не знаю. Я уже ни в чем не уверена. Иногда я думаю, что все это просто ночной кошмар и ничего со мной не случилось. Я говорю про Азу, аэропорт, про всех этих людей, которых видела в своих снах. Если бы не слабость во всем теле, не последствия укуса скорпиона, я бы всерьез решила, что сошла с ума.

— Я не считаю тебя сумасшедшей. Да и никто здесь так не думает. Но судьба этой женщины нас волнует. Ты же сама сказала, что она погибла.

Монтсе пыталась разглядеть в глазах Лейлы какой-то подвох.

— Почему ты не расскажешь мне все, что помнишь? — в конце концов потеряла терпение медсестра. — Тебе же самой станет легче.

— Возможно, но у меня в голове столько всего перемешалось. Многое почти совсем стерлось из памяти…

— Ты помнишь тот день, когда прилетела в Тиндоф? Ты познакомилась с Азой в полете? Может быть, ты помнишь самолет, аэропорт?

Такое трудно забыть! В жизни Монтсе никогда не было ничего подобного. Она первой спустилась по трапу самолета. Сухой пустынный воздух огненной пощечиной хлестнул ее по лицу. Она с видимым усилием вдохнула, наполняя легкие, посмотрела на свинцовое небо, тяжелым пологом нависавшее над аэропортом. Ей казалось, что оно вот-вот сорвется и рухнет на стоящие на земле самолеты. В какой-то момент Монтсе потеряла ощущение реальности происходящего. Она не могла понять, какое сейчас время суток — с одинаковым успехом мог быть рассвет или закат, полдень или даже полночь. Ее представления о времени исчезли, когда она ступила на раскаленный бетон посадочной полосы. Какой-то военный показал только что прилетевшим, куда им идти. Монтсе почему-то очень торопилась, правда, она и сама себе не могла объяснить почему. Здание терминала цвета красной охры, явно было построено в колониальные времена. Самолет стоял в каких-нибудь двухстах метрах от дверей таможни. Пассажиры сбились в плотную группу перед дверью, куда их запускали по одному. У самого здания собралось несколько алжирцев — кто-то прислонился к фасаду, кто-то присел на корточки — они провожали только что прибывших неприветливыми взглядами. Их черные и голубые тюрбаны, длинные национальные одежды, спрятанные лица, военная форма солдат и оружие в их руках, неприязнь на лицах чиновников — все это производило пугающее впечатление. Монтсе порядком нервничала. Ее раздражала необходимость стоять в длинной и медленно продвигающейся очереди. Она никого здесь не знала, да у нее и не было желания заводить знакомства. Время будто бы застыло навек, ей казалось, что здесь, в ожидании, она провела уже гораздо больше времени, чем в полете. И когда наконец совсем юный солдатик взял в руки ее паспорт, она бесповоротно утвердилась в мысли, что это место мало похоже на туристический рай. Молодой военный бесконечно долго вглядывался в фотографию, периодически поднимая глаза на лицо стоящей за стеклом женщины, будто сомневаясь, что перед ним именно тот человек. Потом он начал так же тщательно сличать данные из анкеты, которую Монтсе заполнила для алжирской полиции, с записями в ее паспорте. Он педантично сверял все, вплоть до запятых и черточек. Периодически принимался выписывать какие-то цифры, чтобы не допустить даже намека на неточность или ошибку. Прошло больше пятнадцати минут напряженного ожидания, в течение которых Монтсе молча стояла, ловя подозрительные взгляды молодого таможенника и пребывая в совершеннейшем неведении, что же творится у него в голове.