Рассвет костяной волшебницы - Кэтрин Парди

Когда Аилесса узнала, что Одива заключила сделку с Тирусом, это едва не разбило ей сердце. Ведь ради воскрешения моего отца наша мать хотела пожертвовать ее жизнью. Поэтому я даже не представляла, как сказать ей, что Одива так же отправила в Подземное царство тысячи душ, которые предназначались Раю. Но это никак не умилостивило бога.

– Я пришла сюда, чтобы сказать – оставь нас в покое, – распрямив плечи, говорю я.

Глубина ямы стала уже больше метра, хотя Одива не пошевелила и пальцем.

– Но только я могу тебе помочь. Позволь мне, нежная Сабина. Шакал слишком тяжелая ноша, чтобы тащить ее в одиночку.

– Ты хочешь не разделить мою благодать, а украсть ее. И не станешь помогать Аилессе, а просто обменяешь ее жизнь на жизнь моего отца.

Уже полтора метра.

– Это шакал подстегивает твои сомнения. Его коварство опасно. Он одержит над тобой верх, дочь.

И в этот момент я понимаю, что золотой шакал больше не стоит рядом с матерью. Мое внимание привлекает звук хлопающих крыльев. Сразу за ручьем, текущим через лощину, парит серебряная сова. Она пытается полететь ко мне, но ей мешает невидимая сила.

А яма уже разрослась почти до двух метров.

– Иди, посмотри на его тушу, – говорит Одива.

Мне совсем не хочется на нее смотреть, но ноги сами скользят вперед по траве и вскопанной земле. Я склоняюсь над ямой, которую мать выкопала за считаные мгновения. Она не только глубокая, но и длинная. А внизу виднеется туша шакала. Нет, это не шакал.

Это я.

На мне надето белое платье для Переправы, но оно разорвано когтями и залито кровью. Оливковая кожа приобрела бледно-серый оттенок, черные кудри смешались с грязью. А из носа и рта выползают черви. Но хуже всего то, что мои глаза открыты, и их застилает пугающая белая пелена. Прижав руку к животу, я отшатываюсь назад. Меня сейчас стошнит.

– Видишь? – Мать поднимается на ноги. Ее платье колышется вокруг лодыжек. – Вот от этого я хочу тебя уберечь. И для этого нужно лишь, чтобы ты привела Аилессу ко мне в следующую Ночь Переправы. Это можно сделать и в полнолуние. Ты можешь открыть Врата на подземном мосту.

– Зачем тебе Аилесса, если ты хочешь помочь мне справиться с благодатью шакала?

– Разве Аилесса не твоя главная слабость?

Серебряная сова громко кричит, но мать не обращает на нее внимания.

– Сколько ужасных вещей ты совершила, чтобы спасти ее? – Одива склоняет голову набок. – Кажется, у нас с тобой намного больше общего, чем тебе бы хотелось, Сабина.

– Нет. – Я отступаю назад.

– Аилессе достаточно коснуться моей руки, чтобы освободить меня. – Она подходит ближе, но я отшатываюсь. А серебряная сова отчаянно кричит. – И я смогу помочь тебе справиться с благодатью шакала. Смогу спасти тебя.

Одива тянется, чтобы прикоснуться к моему лицу.

– Отойди. – Я отступаю на шаг. – Я не нуждаюсь в твоем спасении. И смогу сама справиться с благодатью.

Я разворачиваюсь и бегу в лес. Но мать не устремляется за мной. Оглянувшись через плечо, я вижу, как на ее лице расплывается победоносная улыбка. И стискиваю зубы. Она играла со мной, показывая мне ужасные картины того, что не происходило на самом деле. Плела паутину лжи, вынуждая пожертвовать своей сестрой. Кажется, Одива сошла с ума.

Серебряная сова проносится передо мной, освободившись от невидимых пут. Она ухает рядом с моим ухом, но я отталкиваю ее. Мне не хочется слушать указания еще и от нее. Я бегу быстрее, мимо рощи деревьев и вниз по ущелью, затем перепрыгиваю через ручей и влетаю на холм. И вдруг понимаю, что выискиваю добычу. Мне нужна пятая кость благодати, которая поможет мне справиться с влиянием шакала. Степная гадюка соглашается со мной, а козодой и саламандра слишком трусливы, чтобы возразить.

Я пробираюсь в лес. Кроны елей и сосен такие пышные, что заслоняют солнце. Вспышка слева привлекает мое внимание. Но она более теплого оттенка, чем chazoure. Видимо, так проявляется тепловое зрение. Степные гадюки используют его для охоты. А значит, свет, который я видела, означает животное.

Повернувшись к нему, я с помощью благодати козодоя ускоряю бег. И крепче сжимаю в руке копье с костяным наконечником, используемое для ритуальных убийств. Но откуда оно взялось?

«Ты спишь, Сабина», – напоминаю себе я. И это осознание высвобождает сдерживаемую внутри жестокость. Раз я сплю, то почему бы не побыть свирепой и неистовой.

Из горла рвется утробный рык, в котором выплескивается вся злость на мать. На старейшин моей famille, не верящих в меня. На серебряную сову, которая всегда что-то недоговаривает. На Скованных, которых нельзя убить. На Жюли, которая потеряла много Света. На Бастьена за то, что попался гвардейцам. На Аилессу за то, что сломала ногу, да и вообще лучше меня во всем. А затем громко проклинаю Казимира. Будь он моим amouré, я бы давно убила его.

Впереди мелькает светящееся пятно. За каким бы животным я ни гналась, оно большое и быстрое. Я чувствую его пьянящий, мускусный запах, его физическое превосходство. Вот что мне необходимо.

Я заглушаю голос, доносящийся из глубины сознания, который твердит: «Будь осторожна, Сабина. И терпелива. Ты всегда разумно подходила к выбору животного».

Но я не могу сдерживаться. Сейчас мне требуется больше силы. Меня даже потрясывает от непреодолимого желания убить это животное. И трудно сказать, виной этому жажда крови шакала или мое отчаяние, вызванное невозможностью противостоять ему.

Животное перепрыгивает через глубокий овраг. И я тоже пролетаю над ним. Оно мечется из стороны в сторону, огибая деревья. А на земле остается огненный след, благодаря которому я преследую его, пока мы не выскакиваем на поляну. Животное прыгает в высокую траву. Его шкура блестит на солнце. А у меня наконец появляется место для маневра. Я вскидываю копье и посылаю его со всей дарованной благодатью силой.

Животное падает на землю. И я, оскалив зубы, бросаюсь к нему. Ярость застилает глаза, не давая разглядеть, кто передо мной. Меня волнует лишь то, что оно еще дышит. Я выдергиваю копье и обрушиваю на него новый удар. Испуганные глаза смотрят на меня. Но я, плача и крича, продолжаю вонзать в животное копье. Умри, зверь.

Слезы застилают глаза. Я ненавижу себя за бушующий в крови адреналин. За то, что не смогла правильно руководить famille. За убийство животных, которые одарили меня своей милостью: я воткнула свой нож в позвоночник огненной саламандры, выпустила стрелу в грудь козодоя,