Рассвет костяной волшебницы - Кэтрин Парди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не дождавшись от меня ответа, он продолжает:
– Ты говорила о Скованных и Свете, который можно украсть. – Его голос срывается, и на мгновение повисает тишина.
Я поднимаю глаза и вижу, что он смотрит на кровать, где недавно умер его отец.
– Что это значит? – Каз вновь переводит взгляд на меня. – Кто… что… ты?
В глубине души мне хочется рассказать ему все. Но поможет ли ему правда? Я не могу раскрыть свою тайну. Казимир стал королем. Как он воспользуется своей властью, если узнает, что я одна из сорока шести женщин и девочек, владеющих опасной магией костей, которые живут в его королевстве? Доверится ли он мне, девушке, которая родилась и воспитывалась в famille, где с ранних лет обучают перевозить мертвых? Девушке, которая должна заслужить это право, пожертвовав своим amouré… им? Да он же прячет от меня кости благодати!
– Я твой друг, – говорю я. – И надеюсь, после сегодняшней ночи ты не сомневаешься в этом.
Он разглядывает меня, слегка покусывая край нижней губы.
– Верно, не сомневаюсь. Думаю, пришло время доказать тебе, что и я твой друг. – Каз нервно крутит кольцо с драгоценными камнями на пальце. – Ну, если ты сможешь простить меня.
– Простить тебя за что?
– За то, что обманывал тебя.
Медленно вздохнув, чтобы слегка успокоиться, он подходит к шкафу из красного дерева. Открывает какой-то ящик и достает небольшой сверток. Мне едва удается подавить вздох, когда я понимаю, что это – кожаный мешочек для монет, подвешенный на шнурке.
– Я никогда не терял твои кости благодати, – вернувшись ко мне, признается он.
Сердце громыхает в груди. И я резко вскакиваю на ноги. Забинтованное колено болит, но мне плевать. Я хватаю мешочек дрожащими руками и перекидываю шнурок через голову. Благодать расползается по телу, и все чувства резко обостряются. Я закрываю глаза, чтобы сродниться с ними.
– Ты в порядке? – неуверенно спрашивает он.
От его близости по спине расползаются мурашки, от проснувшегося шестого чувства тигровой акулы. Я вновь готова парить, словно сокол, могу держать равновесие, как горный козел, и полна сил, как акула. Такая, какой и должна быть, обладая благодатями трех сильных и необыкновенных животных.
– Я чувствую себя цельной, – наконец отвечаю я и делаю глубокий вдох.
Теперь все будет хорошо. Я смогу защитить Казимира до следующей Ночи Переправы, а затем вернуться к Сабине и своей famille…
По телу расползается озноб.
– Каз, – хватая его за руку, шиплю я. – Встань позади меня. Быстро.
Но он не слушается, а вытаскивает кинжал и поворачивается по мне спиной, готовый отразить любую опасность. Вот только у него нет зрения, как у сокола. И Каз не видит сияния chazoure в пяти шагах от себя – душу лысеющего мужчины с суровым выражением лица и согнутой спиной. Мужчина серьезно, скорее даже сердито, смотрит на Казимира. Но, к моему удивлению, его тело не обхватывают цепи.
– Зачем ты пришел? – требовательно спрашиваю я.
Он склоняет голову вбок, словно удивляясь, что я его вижу.
– Среди мертвых быстро расходятся слухи, – произносит он, и в его голосе слышны как хриплые, так и пронзительные ноты. – Король Дюранд наконец встретил свою смерть, поэтому я пришел посмотреть на его сына. Оценить, сможет ли он управлять королевством.
Услышав бестелесный голос, Каз переступает с ноги на ногу от удивления.
– Конечно смогу. Я…
– Не разговаривай с ним, – шепчу я и подхватываю свой костыль.
Неважно, Скованный он или нет, мне этот мужчина не нравится. Скорее всего, при жизни он относился к числу несогласных.
– Его Королевскому Величеству необходимо побыть одному, чтобы вознести молитвы богам, – говорю я, вспомнив слова Каза, будто несогласные считают, что чума – проявление недовольства богов королем Дюрандом. Не хочется, чтобы они решили, что и Казимир в немилости. – Прошу, уважайте его желание уединиться.
Мы с Казом осторожно выходим в коридор под неотступным взглядом мужчины с суровым выражением лица. Нам повезет, если он останется в комнате. Когда он скрывается из виду, я наконец могу вдохнуть.
– Еще один Скованный? – шепчет Каз.
Но я не отвечаю. Потому что у меня внезапно пересыхает во рту. К нам навстречу по коридору шагают еще две души. И четыре приближаются сзади. На некоторых из них богатые наряды. На других простая одежда. А троих обвивают тяжелые цепи из chazoure. Сердце бьется о ребра. Сколько мертвецов собралось в замке, пока я не могла разглядеть их без костей благодати?
– Держись рядом со мной, – еле слышно говорю я Казу.
А затем поворачиваю влево, навстречу двум приближающимся душам. Одна из них оказывается Скованной, но это все же лучше, чем идти в другую сторону. Я старательно отвожу глаза, чтобы они прошли мимо нас.
Молодая женщина – Освобожденная – поворачивает голову к Казу и усмехается.
– Он не заслужил такого смазливого личика.
Каз резко оборачивается.
– Ты это слышала?
Скованный кривит зубы.
– Смазливое личико не поможет, если богам не нравится твоя родословная.
– Уверена, они проклянут его, как и его отца. – Карие глаза женщины бесстрастно блестят. – Я бы жила и заботилась о своем ребенке, если бы династия Тренкавелей не вызвала чуму.
Видимо, они тоже из несогласных и не решились после смерти проникнуть в Бо Пале, чтобы посмотреть на монархов.
Ноздри Каза раздуваются.
– Мой отец чтил богов. И его никто не проклинал.
– Ах да? А его сын? – Скованный встает на пути Каза, и тот натыкается на него. – Хочешь, я высосу немного твоей высокомерной души и выясню это?
– Держись от него подальше! – Я отталкиваю Скованного своим костылем.
Он смеется:
– Ах, красавица видит нас. Интересно, где она прячет свои кости?
Мужчина смотрит на мешочек, висящий у меня на шее, а затем пытается сорвать его. Но я уворачиваюсь и хватаю Каза за руку. Четыре души уже приблизились к нам. Поэтому мы спешим дальше по коридору. Но нам не удается оторваться от них. Вдобавок к душам присоединился мужчина с суровым выражением лица из королевских покоев.
Мы с Казом доходим до открытого участка коридора, огороженного лакированными перилами и задрапированного бархатными шторами, с которого открывается вид на нижний этаж. И я напрягаюсь еще сильнее. Внизу бродит не меньше семи душ. Но не могут же они все относиться к несогласным. Две