Табельный выстрел - Илья Рясной

Рубенсовских форм, плотно обтянутая шелковым платьем, строгая заведующая оставила свой кабинет на сотрудников милиции и ушла присматривать за своим не имеющим конкурентов в СССР финансовым учреждением.

На стуле сидела смазливенькая, худющая девчонка в длинном синем ситцевом платье в цветочек и шмыгала носом. Глаза ее были красные. Напротив на начальственном кресле гордо возвышался Абдулов.

— Это что у нас тут за слезный потоп? — удивился Поливанов.

— Ну, я же растерялась. Я не знала, что и как. А он…

— Как тебя звать, дочка? — Поливанов уселся в уголке на стул, заскрипевший так, будто на него лет сто никто не садился.

— Ольга. Ольга Семеновна.

— Оленька. Все хорошо. Мы не страшные, а даже очень свои. И никто тебе ничего в упрек не ставит.

— Правда?

— Да, конечно. Чего тут Ниагарский водопад разводить. Рассказала все — и на свободу с чистой совестью, — хмыкнул Абдулов и тут же добавил: — Шутка, если кто не понял.

— Ты от Маслова манер набрался? — покачал головой Поливанов. — А девушка волнуется. Хотя волноваться нечего. И вообще — тащи нам чай, капитан.

Через пару минут переволновавшуюся девушку привели в нормальное состояние.

— Очередь у нас небольшая была, — рассказывала она, поняв, что ее никто ни в чем не обвиняет, и заметно повеселев. — Два человека. Первый снимал двести рублей, говорил, в Крым путевку от профсоюза получил, хочет там себе ни в чем не отказывать. Второй про проценты спросил. Ничего не снимал. И тут этот…

— Он вам протянул облигацию? — прервал молчание девушки Поливанов.

— Да. Говорит, деньги срочно нужны. И улыбается еще, фашист, — в голосе Оли зазвучала злость. Похоже, в сберкассе уже смекнули, что эта вся суета напрямую относится к нашумевшему убийству, очень уж их накручивали на проверку этих номеров, перед каждым контролером список лежал, на машинке отпечатанный.

— А вы?

— А я, — девушка снова шмыгнула носом. — Я испугалась.

— И что?

— Ну, там начала ему говорить, как учили, — облигацию надо проверить, зайти к заведующей.

— Он что сказал?

— Чуть ли не силой вырвал облигацию у меня из рук, на часы поглядел и сказал, что торопится. Зайдет в следующий раз.

— Описать его можете?

— В годах. Низкий. Плотный. Смугловатый. Может, с Востока. Но, скорее, татарин. Говорок такой специфический татарский. У сестры маминой муж так говорит.

— Уже хорошо, — кивнул Поливанов. — И как нам его искать?

— Да он у нас счет держит. Именной. Не первый раз бывает. Я его сама обслуживала.

Поливанов хмыкнул про себя — ларчик, оказывается, не то что просто открывается, а уже фактически открыт.

Через полчаса, когда сотрудницы сберкассы перекопали все необходимые документы, перед оперативниками лежали паспортные данные на несостоявшегося сдатчика облигации.

Ильясов Салех Эльдарович, прописан — город Свердловск, улица Энтузиастов, дом 86, квартира 129.

— Ну, вот и очередной преступник, которого сгубила жадность, — Абдулов с любовью разгладил на столе листок бумаги с данными фигуранта.

— Почему я не миллионщик?! — Куркуль со звоном постучал себе по шее, будто намереваясь выбить золотые пиастры.

Деньги таяли быстро. Можно было бы гоп-стопничать или подломить ларек, а то и магазин, как в былые добрые времена, но сейчас город, считай, на осадном положении, менты вообще не спят. Да и с гоп-стопа много не наберешь. А налет на еврея дал результаты просто жалкие. И зарплата, считай, слезы — больничные все да прогулы.

Вот облигации бы обналичить. А то вроде и денег полно, и нет их одновременно. Да, облигации скинуть — это было бы дело. Но Грек сказал, что опасно. А Заводчанин ведь, сука такая, может внимания не обратить на предупреждение. Он, гнида такая, ведь самый умный. Все-то он знает…

— Пей, — кивнул Таксист на рюмку. — Выветрится.

— И то правда, — Куркуль опрокинул рюмку, закутал капустой, бочку которой они заквасили еще в прошлом году.

Хорошо, что на выпивку пока еще хватает. Братья охотно пользовались случаем — редкий день проходил без застолья.

— Толян, — спросил младший брат, у которого обычно после второй полной рюмки развязывался язык. — А тебе жмуры эти не снятся?

— Покойнички-то? Нет. А чего?

— И мне нет. А вот говорят, что должны сниться.

— Это еще почему?

— Ну, вроде если невинные души загубил, то они потом оттуда приходят.

— Сказки все это поповские, братишка, — махнул рукой Куркуль. — Все для того придумано, чтобы неповадно было кровь чужую лить.

— А попам-то чего чужая кровь?

— А попы считают, что кровь должны лить только те, кому положено. То есть государство наше родное.

— Так не только они так считают.

— Вот именно. И государство. И коммунисты. Мол, мы вас, быдло, будем по ГУЛАГам тягать. И к стенке ставить. И тем, кто при погонах и с наганом, мол, ничего сниться не будет, никаких покойников. А вам не положено. У вас, если чего, будут мальчики кровавые в глазах стоять.

— Значит, это попы так власть коммунистов укрепляют? — все еще недоумевал Таксист.

— Ну да. Ты головой думай. Голова тебе на что дана?

— Чтобы думать?

— Ой, ну ты тормознутый стал. Давай еще по одной.

Хлопнули еще по одной рюмке.

— Так что, если нам с тобой покойники не приходят по ночам и мальчики кровавые в глазах не стоят, значит, мы власть, — все никак не мог съехать с мысли Таксист.

— Точно.

— Это как менты? — хихикнул Таксист.

— Покруче. Мент ведь не может меня вот просто так убить. А я его могу. Значит, моя власть выше.

— Это ты умно загнул, Толян. Ох как умно.

— Ну, так я вообще пацан умный. Своей головой до всего дохожу. И никакие Греки мне не указ.

— А чего Грек? Вроде урка опытный, жизнь видел.

— Да фуфломет он, — зло произнес Куркуль. — Чего-то втирает все. Жить учит. А я не люблю этого, знаешь.

— Знаю.

— Говорю ему, надо с Заводчанином разобраться. А он — не смей. Заводчанин ему теперь лепший кореш.

— С хрена ли?

— Понравились друг другу. Может, они того… Ну ты понял, типа петухи?

— Да не гони.

— А чего, — пожал плечами Куркуль. — Все бывает. Я такое видел… Налей-ка еще.

Хлопнули еще по одной.

— А зачем нам Заводчанина трогать? — спросил Таксист.