Олимп - Дэн Симмонс

«Джентльмен, – повторил про себя Хокенберри. – Роквек».

За восемь последних месяцев он успел насмотреться на роквеков-солдат – как на Илионских долинах, так и на Марсе, вокруг Олимпа: всегда высокие, метра под два, неизменно чёрные, покрытые шипами, крючками, хитиновыми гребнями, отточенными зубцами. Точные копии своего генерала. «На Поясе астероидов их явно разводят… собирают… не ради красоты», – подумал учёный, а вслух произнёс:

– Очень приятно, генерал… Бех бин Адее, – и учтиво наклонил голову.

– Слева от меня, – продолжал Астиг-Че, – вы видите интегратора Чо Ли, он со спутника Каллисто.

– Добро пожаловать на Фобос, доктор Хокенберри, – мягким, совершенно женским голоском проговорил Чо Ли.

«Интересно, есть ли у моравеков пол?» – прикинул удивлённый схолиаст. Почему-то Манмут и Орфу казались ему однозначно мужчинами, да и насчёт гормональной ориентации полевых бойцов сомнений не возникало. Впрочем, если каждый из них представлял собой отдельную личность, почему бы не появиться и половым различиям?

– Интегратор Чо Ли. – Учёный опять кивнул.

Каллистянин… э-э-э… каллистоид? каллистонец?.. был ниже Астига-Че, но гораздо более массивен и менее человекоподобен. Ещё менее, чем отсутствующий Манмут. Хокенберри несколько сбивали с толку клочья чего-то похожего на сырое розоватое мясо, проглядывавшие между панелями из пластика и стали. Если бы кто-нибудь решил воссоздать Квазимодо – горбуна Нотр-Дама – из кусков плоти и отслуживших свой срок автомобильных частей: руки без костей и суставов, блуждающее множество глаз всевозможных размеров и узкая пасть, словно щель для писем, – он бы наверняка выглядел близнецом интегратора Чо Ли. Кстати, забавное коротенькое имя. Возможно, моравеков Каллисто проектировали китайцы?

– Рядом с Чо Ли вы видите Суму Четвёртого, – промолвил Астиг-Че ровным голосом Джеймса Мэйсона. – Он с Ганимеда.

Высотой и пропорциями Сума Четвёртый очень напоминал человека. Чего нельзя было сказать о его внешности. Шесть с лишним футов роста, правильно сложенные руки, ноги, талия, плоская грудь, подходящее количество пальцев – и всё это упаковано в жидкую, сизоватую, маслянистую оболочку. Однажды Манмут в присутствии Хокенберри назвал такое вещество углепластом. Тогда оно покрывало корпус шершня. Но чтобы кто-то додумался облить им человека… ну хорошо, человекообразного моравека… Страшновато получилось.

Ещё более жутко смотрелись негабаритные глаза со многими сотнями сверкающих граней. Хокенберри не мог не задаться вопросом, уж не наведывался ли в его дни на Старую Землю кто-нибудь из ганимедян? Скажем, в Розуэлл, штат Нью-Мексико? Что. если это его кузен был заморожен в зоне Пятьдесят один[9]?

«Да нет же, – напомнил он себе. – Эти создания – никакие не инопланетяне. Они всего лишь органические роботы, спроектированные и построенные людьми, а после разосланные по Солнечной системе. Спустя столетия, долгие столетия после моей смерти».

– Здравствуйте, Сума Четвёртый, – сказал учёный.

– Рад познакомиться, доктор Хокенберри, – отозвался рослый ганимедянин.

На сей раз Хокенберри не услышал ни джеймсмэйсоновских, ни девчачьих ноток. Речи блестящего чёрного существа с мерцающими, как у мухи, глазами походили на грохот камней в пустом котле.

– И наконец, разрешите представить вам пятого представителя нашего Консорциума, – произнёс Астиг-Че. – Это Ретроград Синопессен с Амальтеи.

– Ретроград Синопессен? – повторил схолиаст.

Ему вдруг неудержимо захотелось расхохотаться до слез. Или упасть прямо здесь, прикорнуть ненадолго и пробудиться в своем кабинете, в стареньком белом доме неподалёку от Индианского университета.

– Да, Ретроград Синопессен, – кивнул первичный интегратор.

Трижды поименованный моравек выбежал вперёд на серебристых паучьих лапках. Размером он был, по прикидкам схолиаста с поезд-трансформер Лайонела[10], только намного ярче блестел, как начищенный алюминий, а восемь тончайших серебристых ножек казались иногда почти невидимыми. По всему корпусу и внутри него искрились многочисленные глазки, а может, диоды или же крохотные лампочки.

– Очень приятно, доктор Хокенберри, – проговорила отполированная коробочка могучим и низким басом, который соперничал даже с инфразвуковым ворчанием Орфу. – Я прочёл все книги и труды. Разумеется, те, что сохранились в наших Они превосходны. Личная встреча с вами – большая честь.

– Спасибо, – неловко брякнул учёный. Затем посмотрел на пятерых моравеков, на сотни других, которые суетились над совершенно непостижимыми машинами внутри огромного пузыря с искусственно накачанным воздухом, перевёл глаза на Астига-Че и спросил: – Ну а теперь-то что?

– Почему бы нам не присесть за этот стол и не обсудить предстоящую экспедицию на Землю и ваше предполагаемое участие в ней? – предложил первичный интегратор Консорциума Пяти Лун.

– И правда, – сказал Хокенберри. – Почему бы нет?

Елена была совсем одна и без оружия, когда Менелай наконец-то загнал её в угол.

Наступивший за погребением Париса день и начался-то не по-людски, да и после всё шло наперекосяк.

Ни свет ни заря – Гектор ещё не успел отнести кости брата к могильному холму – его супруга прислала за Еленой посланницу. Оказалось, что Андромаха и Гипсипила – её рабыня с острова Лесбос, которой много лет назад вырвали с корнем язык, ныне верная служанка тайного Сообщества Троянок – заточили неистовоокую Кассандру в укромной комнате у Скейских ворот.

– Это ещё что? – спросила вдова Париса, входя.

Провидице не полагалось даже слышать об этом убежище. И вот сумасшедшая дочь Приама, понурив плечи, сидит на деревянном ложе собственной персоной, а татуированная рука служанки прижимает к её горлу длинный отточенный нож.

– Она узнала, – промолвила хозяйка дома. – Она узнала про Астианакса.

– Как?

Кассандра, не поднимая головы, ответила за себя сама:

– Увидела в одной из грёз наяву.

Елена вздохнула. Прежде Троянок было не больше семи. Андромаха и её свекровь стояли у самых истоков сообщества. Затем к ним примкнула Феано – супруга конеборного Антенора и верховная жрица в храме Афины. Позже в круг посвящённых приняли Лаодику, дочь царицы Гекубы. Потом уже четвёрка поверила супруге Париса свои мечты и цели: положить конец войне, чтобы спасти мужей и детей, а самим избежать ахейского рабства.