Путешествие внутрь страха - Эрик Эмблер

Бежать некуда, но прочее оставалось в силе. Нет нужды подставляться под пулю. Он может не покидать каюты. Может принимать здесь пищу. Держать дверь на запоре. И защищаться он, если понадобится, тоже сможет. Да, черт возьми! У него есть револьвер Копейкина.

Револьвер лежал в чемодане, среди одежды. Грэхем достал его и взвесил в руке, благодаря судьбу, что не отказался от подарка.

Раньше огнестрельное оружие было для Грэхема набором математических выражений, составленным так, чтобы позволить человеку нажатием кнопки послать бронебойный снаряд за несколько миль точно в цель. Всего лишь устройство — как пылесос или резалка для бекона. Оно не имело национальности, не принадлежало ни к какому лагерю, не повергало в трепет и не значило ничего, кроме способности заказчика платить. Грэхема не интересовали ни те, кто будет стрелять из произведений его искусства, ни те, в кого станут стрелять (а благодаря неизменному интернационализму его компании это часто оказывались одни и те же люди). Ему, знавшему, как много разрушений может произвести даже один четырехдюймовый снаряд, они представлялись бесстрастными цифрами. То, что на самом деле они все-таки живые люди, не переставало удивлять Грэхема. Так истопник крематория не утруждает себя мыслями о величии смерти.

Но этот револьвер был другим. В нем ощущалось нечто личное, прямая связь с человеческим телом. Радиус поражения составлял, пожалуй, ярдов двадцать пять или меньше; значит, можно будет видеть лицо жертвы — и до выстрела, и после. Видеть и слышать предсмертные муки. С таким револьвером не станешь думать о чести и славе — только об одном: или ты убьешь, или тебя. В твоей собственной руке — жизнь и смерть: простая конструкция из пружин, рычагов, нескольких граммов пороха и свинца.

Грэхем ни разу в жизни не держал револьвер — и теперь внимательно рассматривал свое оружие. Над спусковой скобой — клеймо: надпись «Сделано в США» и название американской фирмы, выпускающей пишущие машинки. По обеим сторонам — два маленьких скользящих выступа: один — защелка предохранителя, другой, если его сдвинуть, открывал казенную часть, где виднелись шесть патронов. Револьвер был сработан на славу.

Грэхем вынул патроны и раза два, на пробу, нажал забинтованной рукой на спуск; нелегко, но удавалось. Он вставил патроны на место. Может, Банат и прирожденный убийца, но так же уязвим для пуль, как и любой другой. И он вынужден действовать первым. Что, если поглядеть на все с его точки зрения? Он потерпел неудачу в Стамбуле, ему пришлось догонять жертву. Он смог сесть с ней на один пароход, но многого ли добился? То, что Банат совершил, состоя в румынской «Железной гвардии», сейчас не годилось. Легко быть смелым, когда на твоей стороне банда головорезов и запуганный судья. Пассажиры действительно иногда исчезали посреди плавания, но это случалось на гигантских лайнерах, а не на грузовых судах водоизмещением в две тысячи тонн. Трудно убить кого-нибудь на таком небольшом корабле — и остаться непойманным.

Впрочем, это возможно — если ночью человек выйдет один на палубу. Тогда его можно заколоть и скинуть в море. Но сперва его нужно еще выманить. К тому же все равно оставался риск, что вас увидят с мостика. Или услышат: прежде чем скрыться под водой, жертва может громко закричать. А если перерезать горло прямо на палубе — прольется много крови. И это все при условии, что убийца отлично управляется с ножом; Банат — стрелок, ножом орудовать не привык. Проклятый эконом говорил правду: на корабле слишком много народу, чтобы убивать. Пока Грэхем осторожен — ему ничто не грозит. По-настоящему опасно станет в Генуе.

Там, очевидно, надлежит сразу отправиться к британскому консулу, рассказать обо всем и заручиться полицейской охраной до границы. Да, так он и поступит. У Грэхема неоценимое преимущество над врагом: Банату неизвестно, что его опознали. Он будет полагать, что жертва ничего не подозревает; станет выжидать в расчете исполнить задуманное между Генуей и французской границей. К тому времени, когда осознает ошибку, исправлять ее будет поздно. Единственное, о чем сейчас нужно позаботиться, — чтобы он не осознал ее слишком рано.

А что, если он заметил, как Грэхем поспешно удалился с палубы? При одной мысли кровь застыла в жилах. Но нет: Банат смотрел в другую сторону. И все-таки предположение показывало, каким надо быть осторожным. Ни в коем случае нельзя прятаться всю дорогу в каюте: это немедленно вызовет подозрения. Надо вести себя как обычно, но не подставляться. Всегда находиться рядом с кем-то из других пассажиров или в своей каюте за запертой дверью. Следует даже быть любезным с «месье Мавродопулосом».

Грэхем расстегнул пиджак и засунул револьвер в боковой карман брюк. Было неудобно, карман сильно топорщился. Тогда Грэхем вынул из нагрудного кармана бумажник и поместил револьвер туда; так тоже получилось неудобно и заметно. Пусть лучше остается в каюте: Банат не должен видеть, что Грэхем вооружен.

Положив револьвер в чемодан, Грэхем встал и собрался с духом. Сейчас он зайдет в салон и выпьет. Если Банат там — тем лучше. Алкоголь поможет справиться с напряжением. А напряжен Грэхем будет сильно: предстоит встретиться с тем, кто пробовал убить его однажды и попытается еще. Предстоит делать вид, будто никогда этого человека не видел и не слышал о нем. При одной мысли Грэхема затошнило.

Надо сохранять спокойствие. От того, насколько убедительно он сыграет роль, возможно, зависит его жизнь, а если долго раздумывать, естественным быть не получится. Лучше покончить с этим сразу.

Он зажег сигарету, открыл дверь и поднялся по трапу в салон.

Баната там не было. От облегчения Грэхем едва не рассмеялся. Хозе и Жозетта слушали Матиса; перед ними стояла выпивка.

— Так все и продолжается, — горячо говорил Матис. — Владельцам крупных правых газет выгодно, чтобы Франция тратилась на вооружение и чтобы простые люди слабо представляли, что творится за кулисами. Я рад возвратиться во Францию — это моя родина, но не заставляйте меня любить тех, кто прибрал ее к рукам. Нет уж!

Жена Матиса слушала с молчаливым неодобрением. Хозе откровенно зевал. Жозетта вежливо кивала, но при виде Грэхема на ее лице проступило облегчение.

— И где же пропадал наш англичанин? — сразу спросила она. — Мистер Куветли уже всем рассказал, как здорово вы провели время.

— Отдыхал в каюте после дневных волнений.

Матис, хоть и не очень довольный, что его прервали, все же добродушно сказал:

— Я боялся, что вам нездоровится, месье. Теперь лучше?

— Да, спасибо.

— Так вам нездоровилось? — спросила Жозетта.

— Просто утомился.

— Это все плохая вентиляция, — немедленно заявила мадам Матис. — У меня тоже, с тех пор как села на корабль, голова болит и кружится. Надо бы пожаловаться, но, — она указала на мужа, — если ему самому хорошо — значит, все идет как надо.

Матис улыбнулся:

— Вздор! У тебя морская болезнь, вот и тошнит.

— От кого меня тошнит — так это от тебя.

Хозе громко щелкнул языком, откинулся на стуле и прикрыл глаза, словно моля небеса избавить его от семейных ссор.