Земля обетованная - Татьяна Николаевна Зубачева

– Того и этого самого, – весело ответил Андрей, вставая. – Всё, Женя, спасибо, напоила, накормила, теперь я, как на крылышках, долечу. До завтра, брат.

Встал и Эркин.

– Идём, разберём наскоро.

– Дело, брат, – согласился Андрей.

Женя, поняв, что им надо побыть вдвоём, удержала соскочившую было со стула Алису.

– Не мешай.

– Ну, мам, я Эрика целый день не видела.

– Нет, – твёрдо сказала Женя, и Алиса поняла, что спорить не только бесполезно, но и не безопасно.

В кладовке Эркин и Андрей быстро разобрали мешки, уложив бутылки, коробки и кое-какие свёртки на верхних, недоступных Алисе полках стеллажа.

– Это я с собой возьму.

– Хорошо.

– Стоп, Эркин, ты что, ушанку себе купил?

Эркин немного смущённо кивнул.

– А ну, покажись! – потребовал Андрей.

Ушанку Эркин покупал без него, и потому было вдвойне интересно.

– Сейчас. Так, ага, журнал свой возьми.

– Ага, спасибо.

Разобравшись с вещами, вышли в прихожую, и Андрей звонко позвал:

– Женя, иди, посмотри, с какой Эркин обновой.

Женя с Алисой выбежали в прихожую и начались ахи и восторги. Наконец, Андрей оделся и ушёл, Женя погнала Алису в ванную, а Эркин отправился на кухню наводить порядок к их вечерней «разговорной» чашке. Он дома, всё хорошо, всё спокойно, и, если… да что бы там ни было, у него всё равно полный порядок.

На улице ветер и снег с новой силой ударили его в лицо. Андрей рассмеялся, затягивая потуже капюшон. А ни хрена! Теперь его ничем не испугаешь, не такое видали. Он сыт, согрелся и дошагает теперь к себе запросто. А в среду дозвонится до Фредди, и всё путём. Фредди тогда говорил, что им всегда передадут, так что в среду они оба на месте будут. А если в имение умотали… И тут же отбросил эту мысль: ну, незачем им там в это время сидеть, работы все кончены, так что наверняка оба в Колумбии. О других вариантах думать просто не хотелось. Он и не думал.

Ветер гулял только у «Беженского Корабля», дальше снег падал ровной частой сеткой. Андрей шёл быстро, с удовольствием проминая ребристыми подошвами сапог чуть поскрипывающий снег. Улицы пусты и были бы темны, если б не снег. Белое сияние снега окутывало его, и, может, от этого было так легко идти.

Дошёл он неожиданно быстро, одним духом взлетел по лестнице и открыл свою дверь. Ну, что? А и то! Он дома, понятно? Пришёл домой. И уже не спеша захлопнул и запер дверь, включил свет и стал раздеваться.

Куртка действительно оказалась непромокаемой, а вот джинсы… от куртки и до сапог насквозь. И Андрей решил начать с горячего душа. А чай и разборку вещей на потом.

В ванной он повесил на сушку джинсы, содрал и бросил бельё в ящик для грязного, шагнул в душевую загородку, тщательно задёрнул занавеси и пустил воду, блаженно охнув под тугой горячей струёй.

Мылся Андрей долго, даже не так мылся, как грелся под душем, горячей водой выгоняя набившийся внутрь холод. Всё-таки после той зимы, даже зим, холода он боялся. Простудиться легче простого, а потом к тебе всякая зараза липнуть начнёт, чихнуть не успеешь, как в доходягах окажешься.

Из душа он вышел красным и распаренным, долго, старательно растирался насухо полотенцем, вытирал, отфыркиваясь, сушил волосы уже другим полотенцем и наконец, ощутив себя согревшимся и сухим, надел халат и занялся делами. Разобрал сумку, достал и повесил на вешалку на завтра лётчицкую куртку и ушанку, поставил зимние сапоги. А эти… достать и вывернуть вкладыши – отпотели, пусть сохнут, – а сами сапоги набить газетой для этого же, шапочку… на сушку? Нет, пусть так сохнет, а завтра в кладовку уберёт, непромокаемую куртку туда же. А пока подстёжку отстегнём и развесим. Для проветривания.

Оглядев завешенную вещами прихожую, Андрей негромко рассмеялся. Шмотья у него теперь… ой-ё-ёй! А что? Всё нужное, всё по делу.

Теперь портфель, завтра он с работы к Эркину пойдёт, уроки готовить. Ну, это совсем минутное дело. А мебель… в среду тогда? Чёрт, в среду ему звонить, тогда… тогда кое-что завтра, скажем, письменный стол и… ну, допустим, диван, а остальное… в пятницу? Или всё уж завтра? Чёрт, затянул он с обзаведением. Ну, кто ж думал, что в Сосняках всё то же самое, только дороже, а самое стоящее, антиквариат этот, ему вовсе не по деньгам. А ушанку себе Эркин классную отхватил, с первого взгляда невидная, серая, а надел, так совсем по-другому смотрится, как специально на заказ шитая. Ну – Андрей невольно вздохнул с уважительной завистью – на Эркине всё сидит как для него сшито, уж на что рабские штаны или куртка страшны, а ему и они идут. Не то, что, ну, тот же Митроха, видел он его в праздничном. Напялил костюм, и как седло на корове.

Закончив с вещами, Андрей пошёл на кухню выключить давно закипевший чайник. Вообще-то Женя его накормила… как всегда и от пуза, и вкусно, так что сейчас только чаю горячего попить и завалиться. Кончен бал, погасли свечи, спит принцесса в уголке… Ну, принцесса на фиг не нужна, та же баба, только мороки больше, а остальное… а всё остальное у него есть.

Андрей допил чай, убрал на кухне – совсем минутное дело, где не грязнили – и пошёл спать. Денёк выдался… что надо!

Когда Эркин в халате вошёл в спальню, Женя уже лежала, но не спала, а листала новый журнал мод и так увлеклась, что даже не заметила, как Эркин привычно запер дверь, сбросил на пуф халат и лёг. И только когда он вытянулся с блаженным вздохом, она отложила журнал.

– Спасибо, милый. Спим?

– Мг-м, – согласился Эркин, целуя её. – А тебе понравился? Ну, журнал?

– Конечно, – Женя вздохнула, обнимая его. – Конечно, понравился. А себе ты что-то купил?

– Ага, – улыбнулся Эркин. – И даже о-го-го.

Женя тихо засмеялась, потёрлась лицом о его плечо.

– Ну и молодец.

Эркин вздохнул, поворачиваясь к Жене так, чтобы её рука, скользнув по его телу, как бы сама по себе обняла его, и, уткнувшись лицом в её волосы, глубоко вдохнул её запах.

– Знаешь, Женя, я так за день соскучился по тебе. И Алисе.

– Мы тоже скучали.

Эркин мягко прижал Женю к себе, погладил по спине.

– Какая ты…

– Какая? – по-прежнему тихо засмеялась Женя.

– Самая, – не очень вразумительно, но вполне понятно ответил Эркин, целуя её.

Тёплая спокойная темнота окутывала их, и Эркин словно растворялся в этой темноте, потому что Женя была всюду,