Чужой муж - Лариса Кондрашова

Через некоторое время Валентин вернулся — она слышала, как он убирает на место инструменты и моет руки в ванной. Ей стало тепло и покойно и показались смешными былые страхи.

Он возник в дверном проеме, поправляя очки, и сказал ей весело:

— Не суетись, Наташа, давай просто на кухне посидим. В прошлый раз нам этого не дали, надеюсь, сегодня никто не помешает.

— Нет уж, — не согласилась Наташа. — Не так часто у меня бывают гости. А в последнее время особенно. Я как в засаде, сижу и жду неприятностей. Так что ты пришел кстати.

— Спасибо, Наташа. А то я боялся быть тем, что хуже татарина. Но гораздо больше я боялся…

Он замолчал и присел на край табуретки.

— Чего боялся, договаривай.

— Боялся, что ты меня запрезираешь.

Она чуть было не сказала: «Я узнала о тебе такое, что уберегло меня от ошибки…» Но вспомнила изречение, прочитанное когда-то в альбоме у бабушки: «Хоть сердце разорвись, уста должны молчать!» К чему это относилось, она не знала, но моменту соответствовало. Ну почему в голову лезет такая дребедень?!

Она между тем вынимала из пакета то, что Валентин принес. Коньяк, а вовсе не шампанское.

Скосила на своего гостя глаз. Коньяк вроде не по протоколу.

— Наташа, ну кто отогревается шампанским?

Между прочим, она и слова не сказала про шампанское.

— Я вроде не замерзла.

— А ты — со мной. В крайнем случае соком разбавишь. Понимаешь, шампанское — это при полной победе пьют, а при частичной — коньяк. В нем дубильные вещества. Чтобы сердце укрепить.

Фантазер. На ходу все выдумал, а она верь?

Накрыла в своей единственной комнате небольшой столик со свечами, как любила. Имелся у Наташи подсвечник красивый, фарфоровый. Она его нарочно под свой столовый сервиз подбирала.

В общем, стол получился торжественный. Как будто Валентин к Наташе не просто в гости пришел, а предложение делать.

— Это хорошо, что ты свечи зажгла, — пробормотал он. — По крайней мере не так наглядно будет, когда я стану прятать глаза.

— Мне такое вступление не нравится, — покачала головой Наташа. — Терпеть не могу, когда люди при мне унижаются. — Она поневоле опять напряглась, и ушло куда-то чувство теплоты и умиротворенности, которому она только что начала радоваться.

— Все же немножко потерпи, — тон его был просительным, — если я верую в Любовь и в Жизнь, я должен покаяться и тем очиститься.

Она подумала, что в каком-нибудь американском фильме такой сцены наверняка бы не было. Может, это и неплохо, что люди предпочитают простые конкретные отношения. А нам непременно надо бить себя в грудь, истязать, выворачивать наизнанку, таким образом «очищаясь».

Но он не слышал этих ее мыслей. Да и услышав, последовал бы?

— Я женился без любви. Под давлением обстоятельств. Вернее, уступив им. И что самое смешное, в тот момент был ужасно горд своим благородством. Одна наша воспитательница в интернате говаривала нам порой: «Простота хуже воровства». Я не понимал этого. Тогда. Теперь понял. На собственном примере пришел к странному выводу: чувствовать себя подлецом менее унизительно, чем дураком. Мой жизненный монолог «быть или не быть» оказался таким бездарным, что вместо Гамлета на сцене появился Арлекин. Тот, из старых пьес, которому по ходу действия все время раздавали пощечины…

— Неправда, Валя, к тебе никто не относился как к Арлекину.

— Относился, чего уж там. Но главное, я себя им чувствовал.

Ничего нового Наташа не услышала. Обо всем она и сама уже догадалась. Тогда что же ее взволновало? Разве легко ему выворачиваться перед ней наизнанку?.. Но-но, не украшай его лавровым венком! Вот человек — все ее бросает из одной крайности в другую!

В конце концов, он привык унижаться. За восемь-то лет! Но почему теперь пошел ва-банк? Решил, будь что будет? Значит, он ей верил? Доверял. Вверял решение в ее руки…

Если это так, он опять делает не то. Почему он должен кому-то вверять свою жизнь? Он же не инвалид. Нормальный здоровый мужчина. Это она должна ему вверять все, что можно.

— У тебя в комнате не горел свет, — продолжал он, — а ведь я видел, как ты пошла домой. Проводил почти до подъезда.

— Ты шел за мной? — удивилась она.

— А что, на улице темно, мало ли… — смутился он.

Он волновался о ней, но Наташу это не умилило. Она сразу подумала: следил. Почему? Неужели за эти годы она так привыкла жалеть Валентина, что воспринимает его уже как слабую половину?

И вообще между ними с самого начала все неправильно. Вот с Костей у нее все было просто и ясно. Встретились. Полюбили. Поженились. А здесь? Мало того, что она осторожничает, она еще и анализирует каждый его шаг!

Где же тут безоглядность? Где порыв, страсть? Он шел, на улице темно!..

— Сначала я не думал к тебе подниматься. Ждал, когда зажжешь свет, и пошел бы к себе в общежитие.

— Я зажгла свет в кухне. Просто с этой стороны дома его не видно.

— А потом ты подошла к окну…

— В комнате не горел свет, — напомнила она.

— Но он падал из коридора. Ты подошла и прижалась лбом к стеклу. Я подумал, что тебе, наверное, плохо одной. Метнулся в магазин…

— Ухватился за соломинку.

— Наверное, это так. Иначе чего бы я крутился возле твоего дома? Искал хоть какой-нибудь повод. А тут вот он — поспешить на помощь женщине, которую… которая нравится. Которой плохо.

Опять споткнулся. Он боится чувств, боится этого слова — любить…

Зазвонил телефон, и оба вздрогнули.

— Не бери трубку, — шепотом сказал он.

Наташа разозлилась: если он так и будет бояться своей жены… Она даже стала приподниматься из-за стола, а потом опять села. В самом деле, еще неизвестно, кто ее больше боится!

На нее накатила волна раздражения. Какой женщине понравится, что пришедший к ней мужчина боится другую женщину, пусть она ему и бывшая жена.

Понятно, что сама Наташа не хочет больше выяснять отношения с Тамарой. Если к тому же она знает, что Валентин у нее, значит, придется оправдываться?

— Ты прав, — сказала она, — нас нет дома.

Подошла и выдернула телефонную розетку. Включила магнитофон с кассетой Валерия Леонтьева. Любимая музыка сразу подействовала успокаивающе.

Но что-то продолжало царапать. Их отношения никак не укладывались в обычное русло встречи двоих симпатизирующих друг другу людей. Обоих тянуло оглянуться даже на выключенный телефон.

— Надо выпить, — решила Наташа и первой взяла в руку коньячную рюмку. — Чтобы поскорее зима закончилась, а то все снег да снег…

И тут раздался звонок в дверь. Не открывать? Это уже было чересчур. Кого Наташе бояться в собственной квартире?