Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш

Мама побледнела и дрожащими губами попыталась сказать «нет».

— Не ври мне, сука! А ну посмотри на меня!

Из маминых глаз хлынули слезы.

— Остановись, — закричала она и рванулась к выходу. — Это твой!

Но отец оказался проворнее. Он вскочил, отшвырнув в сторону стул, перевернул стол, схватил маму за волосы и рванул со всей силы. Другой рукой он принялся яростно избивать ее. Кулак отца врезался в скулы с таким хрустом, что я вздрагивала. Мама пыталась заслонить лицо руками, но отца это не остановило; у нее от страха подгибались колени, и лишь то, что он держал ее за волосы, позволяло ей сохранять вертикальное положение, пока на худые плечи и голову сыпались новые удары.

Малыши кричали от страха, а отец, швырнув маму на пол, продолжал избиение. Она свернулась в клубок, отчаянно пытаясь защитить живот и умоляя его остановиться.

В этот момент во мне что-то сломалось. Я должна бежать из дома — подальше от разворачивающейся передо мной страшной картины, подальше от того, что дети не должны видеть или слышать!

Вытащив брата из-за стола и — откуда только силы взялись? — я запихнула его в коляску, потом подхватила сестру и положила ее рядом с ним.

Распахнув дверь, я выкатила коляску за порог и пошла… Нет, не к соседям, где мне могли бы помочь, а по дороге в поле. Не обращая внимания на плач малышей, я упорно шагала вперед, думая только о том, что нужно убраться подальше от дома.

Я ничего не могла сделать, чтобы остановить избиение, поэтому мне оставалось только идти, увеличивая расстояние между мной и родителями, идти туда, куда не будут долетать злобные крики и звуки ударов.

В тот момент я отчаянно мечтала о том, чтобы кто-нибудь пришел и забрал меня отсюда, отвел в сверкающий чистотой дом, где мама слушала бы меня, а папа улыбался и не пил, где не было бы никакого Дейва и мужчины из соседнего дома. Какой прекрасной была бы тогда моя жизнь…

Пошел дождь; холодные капли смешивались со слезами на моих щеках, но я продолжала идти, толкая коляску вперед. Потом я услышала, как отец зовет меня. Повернувшись, я увидела, что он догоняет нас на велосипеде, яростно крутя педали.

— Возвращайся домой, Марианна, — сказал отец. Теперь он говорил тихо, злость вытянула из него все силы. — И этих двоих с собой забери, — зачем-то добавил он.

Я заметила, что его лицо тоже мокро от слез, и на мгновение мне захотелось погладить его и как-то подбодрить. А потом я взглянула на сжимающие велосипедный руль натруженные руки — те самые, которые так часто сжимались в кулаки и обрушивались на мою маму, — и вся жалость куда-то испарилась, сменившись чем-то вроде ненависти и отвращения.

Не говоря ни слова, я развернула коляску и пошла обратно.

Зареванные малыши испуганно смотрели на меня, не понимая, что творится. Я почувствовала, как во мне снова закипает ярость. «Как родители могут с нами так поступать? — спрашивала я себя. — Зачем они вообще заводили детей, если им на нас наплевать? Они же только о себе думают!» Но стоило мне увидеть маму, неподвижно лежащую на полу, как от ярости не осталось и следа.

Не выпуская коляску из рук, я через сад побежала к соседнему дому, выкрикивая на бегу имя Доры. Когда она распахнула дверь, я схватила ее за руку и, задыхаясь от страха за маму, попросила пойти к нам. За ее спиной я заметила, как сосед смотрит на меня, но в тот момент мне было не до него. Я пришла за Дорой, маминой подругой, — только она могла ей помочь.

— Что твой отец сделал с ней на этот раз? — воскликнула Дора и бросилась к маме, которая по-прежнему лежала на полу, не в силах пошевелиться от боли. Я была так напугана, что лишь беспомощно стояла и смотрела. Соседка тем временем помогла маме встать, посадила ее на диван, заставила выпить горячего сладкого чаю и притащила в комнату жестяную ванну. Наполнив кастрюли водой, она поставила их на плиту и, пока вода грелась, накормила и уложила спать окончательно растерявшихся малышей.

Дора ушла только после того, как помогла маме раздеться и залезть в ванну. Она подробно объяснила мне, что надо делать, и после ее ухода я почувствовала, что мне придется примерить на себя роль взрослого, который может хоть как-то решить проблемы моих родителей.

Мне хотелось выбежать из комнаты, только бы не видеть голое, покрытое следами ударов мамино тело, но любовь к ней победила страх, поэтому я взяла тряпочку и начала нежно промывать мыльной водой все ее синяки, пока она обнимала свой живот и плакала, плакала, плакала.

Отец вернулся только через три дня — небритый, воняющий потом и пивом, — но злость, пожиравшая его, исчезла.

Едва он переступил порог нашего дома, я поняла, что отца кто-то хорошенько избил. Мама снова заплакала, когда увидела его; крупные слезы бежали по ее щекам, но она не обращала на них внимания. Не говоря ни слова, отец подошел и обнял ее за плечи. А мама накрыла его руки своими ладонями.

Дейв больше никогда не появлялся в нашем доме. Иногда он проезжал мимо меня, когда я возвращалась из школы, и однажды я видела его на тракторе. Он всегда махал мне рукой, но я делала вид, что не замечаю его. Мама перестала смотреть в окно по вечерам. И улыбка, как-то раз на мгновение превратившая ее в молодую беззаботную девушку, исчезла навсегда.

Казалось, будто инопланетянин завладел маминым телом — ему мало было раздуть мамин живот, нет, он хотел наказать, измучить ее, поэтому пытался до всего дотянуться своими мерзкими щупальцами. Он обесцветил мамино лицо, превратил ее кудрявые волосы в бесцветные космы, у мамы постоянно болела спина и отекали лодыжки. Но хуже всего была тошнота — она не ограничивалась утренними часами, а заставляла маму бегать в туалет почти круглые сутки. Надежды на то, что после первого триместра все кончится, не оправдались, маму тошнило до самых родов.

Чем круглее становился ее живот, тем сильнее менялся отец. Он словно уменьшился в размерах, все время казался усталым; и не было больше вспышек гнева — напротив, отец сутулился, как побежденный.

Я лишь один раз слышала, как он сомневается насчет того, кто отец ребенка. Мама сидела на диване, подложив под спину подушку, на усталом лице — ни кровинки.

— Ты можешь сколько угодно отрицать это, а я все равно не думаю, что это мой ребенок. Тебе раньше никогда не было так плохо. — Последовал вздох. — Знаешь, я помню танцы, на которых мы познакомились. Ты была самой красивой девчонкой. А сейчас от тебя один живот остался.

В его словах было столько грусти, что было больно слышать их.

— Может, тебе стоило сказать мне… Хоть раз сказать, что я красивая, — тихо ответила мама.

— Ну, может, и стоило, но я ведь женился на тебе! — ответил отец и вышел из дому. Я знала, что он направился в паб.