Концепции власти в средневековой Руси XIV-XVI вв. - Василий Телицын

Калиту «собирателем Русской земли»[329], что подтверждает совершенно особое значение фигуры этого князя для московской политической идеологии конца XIV – начала XV в. Подобное отношение к Калите для московских князей было вполне естественно, так как потомками Юрия Даниловича они не были, а Даниил Александрович не владел великим княжением Владимирским и, следовательно, его власть не распространялась на всю Русскую землю[330].

Однако возвеличивание фигуры Ивана Калиты в московской среде началось, судя по всему, гораздо раньше, практически сразу после его смерти. Сийское Евангелие, содержит так называемую «Похвалу московскому великому князю Ивану Калите»[331], выдающийся памятник древнерусской политической мысли, датируемый концом 30-х – началом 40-х гг. XIV в.[332]. Данное сочинение прекрасно демонстрирует отношение московских книжников к Ивану Калите и к периоду его правления. Так, авторы «Похвалы…» связывали княжение Ивана Калиты с пророчеством ветхозаветного пророка Езекиля, в котором говорится, что «…в апустевшии земли на запад въстанеть цесарь правду любя и суд не по мьзде судяи ни в поношении поганым странам. При семь будеть тишина велья в Рускои земли и въсияеть в дни его правда»[333]. Иван Калита является, таким образом, первым московским князем, по отношению к которому книжники употребляют царский титул, что говорит об особом отношении к его фигуре[334]. Однако указанный титул не имел государственного значения, он использовался авторами панегириков для возвеличивания правителя, придания ему еще большего авторитета в глазах потомков[335].

К заслугам Ивана Калиты авторы «Похвалы…», так же как летописцы XV в., относят покровительство православной вере: «…и удержае правоверную святую веру»[336], и особенно строительство храмов: «В то бо время благочестию велию восиявши, многим святым церквам съзидаемым…»[337]. При этом в «Похвале…» не содержится каких-либо указаний на то, что Иван Калита был именно московским князем или, как в цитированных выше летописях, информации о московском населении, которое оплакивало князя. Иван Калита представлен в этом памятнике именно великим князем, т. е. правителем всей Русской земли: «Всей Рускои земли поминая велигласно державу его царства»[338], власть которого распространяется далеко за пределы его вотчины.

Вместе с тем подобная характеристика правления Ивана Калиты являлась скорее плодом московской политической мысли XIV– XV вв., нежели отражением реальных политических успехов Ивана Даниловича. Как отмечает А.А. Горский, тот факт, что Иван Калита владел великокняжеским столом вплоть до своей смерти, вовсе не означал, что великое княжение Владимирское закрепилось за московскими князьями. Сын и наследник Калиты московский князь Семен получил ханский ярлык на великое княжение, но без Нижнего Новгорода, который был передан суздальской княжеской ветви, которая позднее получила ханский ярлык на Владимир. В то же время нельзя сказать, что в деле расширения московского княжества Иван Калита сильно превзошел своих предшественников. Более того, его территориальные приобретения были не прочны, московские князья могли в любой момент их потерять, лишившись ярлыка на великое княжение[339].

К XIV в. также относится важный этап в эволюции понятия «Русская земля» и восприятии идеи верховной власти в этом политическом пространстве. Михаил Ярославич Тверской первым из владимирских князей начинает именоваться новым титулом, а именно «великим князем всея Руси»[340]. Подобным образом к Михаилу обращается в своем послании константинопольский патриарх Нифонт[341], из чего можно сделать вывод что данная титулатура была распространена и использовалась не только в русских землях, но и при сношении с другими странами. Затем «князьями всея Руси» начинают именоваться князья московского дома, начиная с Ивана Калиты, хотя использование этого титула не вошло в постоянную практику московских летописцев XV в. Один из примеров подобного именования московских князей содержится в Симеоновской летописи, где сообщается, что «в лето 6836 седе князь великiи Иванъ Даниловичь на великомъ княженiи всеа Русiи…»[342]. Такая же формулировка содержится в сообщении о получении сыном Ивана Калиты князем Семеном Владимирского княжения «и седе князь великiи Семенъ на столе въ Володимире… на великомъ княженiи всеа Русiи…»[343], однако в дальнейшем она перестает употребляться и в сообщениях о начале княжения Ивана II Красного и Дмитрия Донского отсутствует[344].

Титул «великого князя всея Руси» вскоре становится официальным и начинает фигурировать в договорных грамотах московских князей, начиная с великого князя Семена Ивановича в его договоре с братьями – Иваном Ивановичем и Андреем Ивановичем[345]. В дальнейшем в договорах с Новгородом «князьями всея Руси» именуются Дмитрий Иванович Донской[346], его внук московский князь Василий II[347], а также Иван III и его сын, и соправитель Иван Иванович Молодой[348].

По мнению А.А. Горского, подобный княжеский титул появился по аналогии с титулом митрополита, которого именовали «митрополитом Киевским и всея Руси». Однако титул митрополита символизировал церковную власть над всей территорией бывшего Древнерусского государства, в то время как под властью великого князя находились лишь Владимирское княжение и Новгород, хотя последний сохранял значительную самостоятельность. Горский отмечает два хронологических совпадения, имеющие отношение и, на наш взгляд, свидетельствующие, об изменении восприятия власти и политического пространства в Северо-Восточной Руси.

Появление вышеуказанного княжеского титула по хронологии практически совпадает с переносом во Владимир резиденции митрополита, что свидетельствует об окончательном переходе статуса «общерусской столицы» от Киева к Владимиру. Со второй четверти XIV в. в летописных памятниках Новгорода и Северо-Восточной Руси все чаще «Русская земля» начинает отождествляться исключительно с территориями, подвластными великому князю владимирскому[349]. Множество летописных свидетельств о событиях XIV – начала XV в. как московского, так и тверского и новгородского происхождения говорят в подтверждение точки зрения, согласно которой особое политическое пространство «Русская земля», в которой правят «русские князья», все чаще и чаще отождествляется с территориями великого княжения Владимирского, причем данное явление было характерно для образованной элиты всего региона и намного опередило реальное политическое объединение русских земель[350].

Яркий пример такого рода отождествления можно найти в Симеоновской летописи, где рассказывается о нашествии ордынского посла Мамат-ходжи на Рязанскую землю: «В лето 6866 выиде посолъ великъ изъ орды, царевъ сынъ, именем Маматхожа, на Рязанскую землю и много в нихъ зла сътвори, и къ великому князю Ивану Ивановичю присылалъ о разъезде земля Рязанскiа, князь же великiи не впусти его в свою отчину въ Русскую землю… (выделено мной. – В.Т.)»[351]. Рязанская земля, согласно приведенному выше отрывку, не входила в великое Владимирское княжение, следовательно, не являлась составной частью Русской земли, несмотря на то, что ранее эти территории входили в состав Древнерусского государства, а рязанские князья происходили из рода Рюриковичей.

Таким образом, во многом благодаря