Дело сердитой плакальщицы - Эрл Стенли Гарднер

Доктор Александр Л. Джеффри, вызванный в качестве первогосвидетеля, показал, что знал Артура Б. Кашинга при жизни, так как оказывал емумедицинскую помощь в связи с переломом лодыжки при катании на лыжах. Третьегочисла текущего месяца он получил вызов в дом Артура Кашинга, это было околополовины пятого утра. Он нашел Артура Кашинга мертвым в результате сквозногопулевого ранения в области груди. Время смерти, насколько он мог судить вовремя обнаружения тела и позже при вскрытии, приходилось примерно на периодмежду двумя и тремя часами той ночи.

Он заявил также, что при вскрытии извлек из тела покойногопулю 38-го калибра. Эта пуля, вызвавшая мгновенную смерть, была передана затемна баллистическую экспертизу после надлежащего изучения.

– Перекрестный допрос, – бросил Дарвин Хейл в сторонуМейсона.

– Когда была сломана лодыжка, доктор? – поинтересовалсяМейсон.

– Приблизительно за две недели до смерти покойного.

– Как она срасталась?

– Хорошо.

– Нога была в гипсе?

– Да, сэр, нижняя часть ноги.

– Покойный мог ходить?

– Да, с костылями.

– А без них?

– Нет.

– Мог он передвигаться, пользуясь креслом на колесах?

– О да, конечно.

– Но не мог еще опираться на ногу?

– Да, это так.

– А что касается времени смерти, доктор, мог ли Кашингумереть, скажем, до половины второго ночи?

Доктор, покачав головой, заявил:

– Я исхожу из того, что пища была поглощена приблизительно вдевять – четверть десятого вечера. Мое предположение основано на показанииприслуги, которая готовила и подавала ужин. Процессы переваривания достаточноопределенны, мистер Мейсон. Пища в желудке свидетельствует о наступлении смертиприблизительно пятью часами позже ее поглощения.

– То есть вам ничего не известно о времени смерти, крометого, что вы основываетесь на упомянутом заявлении?

– Нет, сэр, это неверно. Я думаю, что Кашинг, когда я егообнаружил, был мертв два-три часа.

– Но когда я спрашивал в первый раз, доктор, то вы строилисвое заключение на том, сколько времени прошло после поглощения пищи.

– Видите ли, – переминался с ноги на ногу доктор, –температура тела, как один из факторов, определяющих время смерти… В общем, ябы сказал, что смерть наступила приблизительно за два часа до моего первогоисследования.

Мейсон тщательно обдумал это сообщение, не спеша кивнул исказал:

– У меня все, доктор.

Доктор собрался покинуть свидетельское место.

– Минутку, – вмешался с улыбкой Хейл. – Мистер Мейсон имеетрепутацию своего рода гения перекрестного допроса, доктор, поэтому я хотел бывернуться к его намеку и задать один-два вопроса в плане прямого допроса.

Хейл резко кивнул в сторону Мейсона, как бы показывая, чторепутация Мейсона не очень-то на него действует. Затем обвел взглядом рядызрителей в зале суда, большинство из которых смотрели на него с явнымдружелюбием.

Дарвин Хейл не только лично знал многих из них. Будучижителями Медвежьей долины, они горели нетерпением посмотреть, как их землякодержит верх.

Взгляд Хейла на аудиторию как бы говорил: «Глядите, ребята,как все хорошо сейчас пойдет».

– Доктор, как отметил мистер Мейсон, ваше заключение овремени смерти, основанное на моменте поглощения пищи, вытекает из того факта,что кто-то сообщил вам время ужина.

– Да, сэр.

– Однако ваше следующее заявление, приведенное мистеромМейсоном на перекрестном допросе, о том, что состояние самого тела указывает,что смерть произошла примерно за два часа до вашего обследования, не зависит отчего-либо сказанного вам другими. Не так ли?

– В общем… нет.

– Думаю, что у меня все, – сказал Хейл, улыбаясь Мейсону. –Я хотел лишь быть уверенным, что свидетеля правильно поняли.

– Да-да, все в порядке, – любезно ответил Мейсон. – Думаю, явсе понял. На этом ваш прямой допрос завершается?

– Да, у меня все.

– Один момент, – произнес Мейсон. – Поскольку вы обращаетеськ технической стороне дела, мистер Хейл, и поскольку вы упомянули мою репутацию«гения перекрестного допроса», я хотел бы задать пару вопросов в порядкеперекрестного допроса.

– Давайте продолжайте ваши разговоры, если хотите.

– Подождите, джентльмены, – вмешался судья Норвуд. –Попробуем избежать этих обменов замечаниями, которые можно определить какприятно-саркастические. Опыт показывает, что все это может вылиться вязвительную перепалку, унижающую достоинство суда и вызывающую неприязнь междучленами судебного заседания. Давайте же покончим с этим.

– Очень хорошо, ваша честь, – сказал Мейсон. – Я хотел бызадать несколько вопросов доктору Джеффри.

– Это ваше право. Начинайте, – произнес судья Норвуд.

– Теперь, доктор, когда вы заявили, что по состоянию самоготела вы сделали вывод, что смерть наступила часа за два до вашего первогоосмотра, на чем конкретно вы основываетесь?

– С одной стороны, температура, – сказал доктор Джеффри,снова переминаясь с ноги на ногу на своем свидетельском месте. – Телоподвержено определенной степени охлаждения. Как вы понимаете, мистер Мейсон,человеческое тело представляет собой великолепный пример воздушногокондиционирования. Реагируя на внутреннюю инфекцию в форме жара, тело сохраняетпри жизни почти постоянную температуру в девяносто восемь и шесть десятыхградуса по Фаренгейту. После наступления смерти тело охлаждается в каком-тосреднем темпе, что позволяет опытному медику с довольно высокой точностьюустановить время смерти.

– Совершенно верно, – отозвался Мейсон. – Спасибо большое заваше объяснение, доктор.

Доктор Джеффри кивнул.

– И, насколько я понял, – спокойно продолжал Мейсон, – выустановили по температуре тела, что смерть наступила примерно за два часа дотого, как вы впервые осмотрели труп Артура Кашинга?

– Да, сэр.

– Итак, если я хорошо понял, температура тела понижается всреднем на один-полтора градуса за час после смерти. Верно?

Доктор Джеффри поднял руку и начал потирать шею.

– Ну, в общем, что-то в этом роде, – сказал он. – Конечно,это зависит от обстоятельств.

– То есть я предполагаю, что при первом осмотре тела АртураКашинга вы установили, что температура составляла точно на три градуса нижедевяноста восьми и шести, то есть девяносто пять и шесть?