Семеро Тайных - Юрий Никитин

— Он должен править, а не спать на казачьей заставе, —возразила она гневно.

Воевода прикусил язык, поклонился, отступил. Но в его глазахОлег читал скрытую уверенность, что настоящие мужчины, да еще стукнутые,недолго остаются в женских постелях.

Внезапно словно что-то сломилось в напряженном теле юнойБруснильды. На лице появился испуг, Олег даже отшатнулся, когда она с детскимкриком бросилась ему на грудь. Ее тонкие нежные руки обхватили его шею.

— Не исчезай!

— Что... — пробормотал он, — что случилось?

В ее больших серых глазах появились слезы. Пухлые губызадрожали, на лице выступило такое отчаяние, что у Олега запершило в горле.

— Вдруг почудилось, — прошептала она со страхом. Из глазвыкатились две крупные слезы, проползли по бледному лицу, оставляя мокрыедорожки. — Вдруг стало так страшно... что ты исчезнешь так же внезапно, каки...

— Я не призрак, — пробормотал он.

Она слегка отстранилась, упираясь кулачками в его твердую,как дерево, грудь. На мокром от слез личике проступила слабая улыбка.

— Это я чувствую. Кто ты, герой? Какого роду-племени?

— Не здешний, — ответил он уклончиво.

Воевода нетерпеливо протиснулся через окруживших княжнубояр, глаза его с чувством собственника осматривали чужака в одежке дикоголесного человека. Но голос уже был деловым, хозяйским:

— Так вот где изюминка зарыта!.. Из Леса, говоришь? Плечишироки, в руках мощь, а двигаешься как рысь... Да, жить в лесу — видеть смертьна носу. Из вас выживают только такие вот, крупные да быстрые... Как там у васговорят: береги честь смолоду, коли рожа крива. Все-таки рыжий... Но все равно,обижайся или не обижайся, но сразил ты Крутогора больше по счастью. Он простоне ожидал от тебя ни такой силы, ни верткости. Хоть и подлый был человек, новитязь великий... Завтра подберем по тебе доспехи. Добрый топор... можно дажемеч, если княжна разрешит, и начнем, начнем...

— Что начнем?

— Упражняться, что же еще? — удивился воевода. — Сила еще невсе, как и увертливость. Витязю надо знать семьдесят приемов боя супротивпротивника с топором и мечом, еще семьдесят пять супротив оружного мечом, сточетыре — супротив двух с топорами...

Олег прервал:

— Хорошо-хорошо. Завтра, говоришь? Пока подбирай доспехи. Аутро вечера мудренее.

— Ну тогда до завтра, — ответил воевода с сомнением. В прищуренныхглазах было недоверие, заспится этот богатырь до полудня, даже если княжна недопустит до него сенных девок, что уже при виде такого парня взмокли снизу. Этипростые люди потому и простые, что останавливаются сразу же, едва видятнакрытый стол и спелых девок. — Я пришлю за тобой гридней будить. Вообще-то яне больно жалую опоздунов... э-э, как говорят наши культурные бояре,опозданцев.

— Я встаю рано, — сообщил Олег.

— Да? — ухмыльнулся воевода. — В этом княжествепо-настоящему рано встаю только я.

Княгиня деловито распоряжалась, к ней подбегали управляющие,бояре, сотники, но чувствовалось, что она умеет править умело и уверенно.Однако Олег то и дело ловил на себе ее взоры, то застенчивые, то умоляющие, ато и вовсе трусливые.

За ним тоже гуськом ходили бояре, ловили слово, он впоследней попытке отбояриться протолкался к ней:

— Славная Бруснильда! Не делаешь ли ошибку? Все-таки я некняжеских кровей!

Она просияла:

— Вот и прекрасно!

— Почему?

— Дурни, они ничего не понимают!.. Ты и будешь основателемвеликого и славного рода, из которого выйдет много героев, способныхзавоевывать княжества, разорять царства, топтать поля врага и уводить в полонженщин и детей!.. У каждого княжеского рода основателем был либо простолюдин, наделенныйнеобычайной силой, либо вообще дикий человек из гор, леса или песков. Самаябольшая слава ему, самые красивые песни ему, самые героические песни и легенды— о нем!

— Да брехня это, — отмахнулся Олег. — Мне старый Боромиррассказывал. Это волхв, у которого я учился...

— Так ты еще и грамотный? — спросила она с беспокойством. Всерых глазах появилась задумчивость, княжна прикусила губку, на лбу безуспешноподвигалась кожа, пытаясь собраться в складки, потом чудесные глаза просияли. —Пока что можно об этом никому! И так со всех сторон: почему пеший, что замужчина без коня...

— А что рыжий? — осведомился он угрюмо.

Она отмахнулась:

— Это терпимо. И среди рыжих не все уроды. Для мужчинывнешность не главное. Чуть красивше козла — уже красавец. Главное, ты здоровый,как сарай. Теперь тебя все боятся, а это в жизни главное... Эй, девки! Отвестинашего дорогого... гос... жениха и правителя в его покои! Воды нагреть, перинывзбить, подмести, пол посыпать душистыми травами!

В тереме стояла радостная суета. Челядь спешно готовилась квеликому пиру, во дворе пока поставили походные котлы, жаровни, торопливопекли, жарили, варили, вечером на их место вынесут столы, он видел, как напервом поверхе беспрерывно грели воду, как цепочкой словно муравьи таскают отколодцев в расписных ведрах, потом за ним явились сенные девки, щеки какпомидоры, веселые и смешливые, глаза хитрые. Его привели в светлицу, туданевесть каким образом затащили огромную бадью, шел пар, вода заполняла дополовины, а снизу воду несли еще и еще.

Его раздели, все со смешками и шуточками, усадили в бадью,вода не горячая, а как раз чтобы расплыться от удовольствия, как тесто насередке стола. Его поливали из трех серебряных ковшиков, со смешками скребли,терли, отмывали, чесали, лезли в уши, терли, и не только уши. Взвизгивали исами плескались, он терпел, сперва напряженный как струна на степняцком луке,потом сделал выдох и сказал себе: а почему нет?

А почему нет, сказал себе, когда стоял голый в светлицевозле окна, на него падал яркий солнечный свет, а хитрые девки неспешно вносилибогатые одежды. Примеряли, советовались, заставляли снимать, а лишь затемотправлялись за другими.

Почему не заниматься чародейством, будучи князем? И учитьсяпроще, князя учить не так, как ученика... У него сотни слуг, готовых выполнитьлюбое повеление. Враги будут страшиться, а друзья искать его защиты...

Из раскрытого окна доносились хриплые вскрики воинов.Усталые, мокрые от пота, как мыши, переплывшие реку Даны, гридни бросалисьдружно на обрубки дерева, кололи и рубили, а безжалостный воевода всякий разнаходил их промахи. За что в бою потеряли бы головы, заставлял кидаться надеревянную чурку снова и снова.

В другое окно тянуло горьковатым запахом смолокурни. Мернобил молот, к запаху смолы примешивался человечий аромат горячего железа. Судяпо ударам молота, ковали не мечи, либо плуг, либо простые подковы.