Милкино счастье - Лана Ланитова

– Но, как же… Меня мама выгонит из дому, если «я принесу в подоле».

– Никто тебя не выгонит. Ничего не бойся. Мы пойдем совсем иным путем. Я буду ласкать тебя иначе. Этот способ использовали и римские патриции, и священные весталки, и вавилонские и египетские царицы, и сама Клеопатра, и многие роскошные девы. Не спрашивай меня пока ни о чем. Я все тебе постепенно расскажу… Я поведу тебя тропою чувственных наслаждений. Наслаждений тонких и изысканных. Наслаждений достойных не плебеев, а аристократов.

Людочка слушала своего Краевского, затаив дыхание. Она смотрела на него, как на бога. Краевский же, не смотря на все свое красноречие, немного лукавил, как лукавят все мужчины, уговаривающие женщин на тайную связь. Он не настолько был свободен материально, чтобы ничего не бояться. Мы упомянули выше, что Краевскому были крайне нежелательны не только нелепые и позорные разоблачения, но и даже малейшее пятно на собственной репутации. Да, он боялся и боялся сильно своей супруги. Ибо всю его красивую жизнь, многочисленные счета из модных магазинов, ресторанов, дорогих курортов, изысканных развлечений, званых обедов, дорогих экипажей, породистых скакунов – словом все оплачивалось из огромного состояния его супруги Руфины Леопольдовны, в девичестве Фон Фейербах. Отец Руфины был довольно крупным миллионером, владельцем нескольких мануфактур. И потому Краевский лгал. Вы спросите: зачем он так рисковал? И мы затрудняемся дать ответ. Только сам Всевышний мог бы разобраться в тех мистериях, что бушевали в душе этого красивого и умного джентльмена. В ней боролся страх и благонравие с равными по силе плотскими желаниями и жаждой риска. Да, он рисковал и словно ходил по лезвию острой бритвы. И это состояние пьянило его без вина. Если бы какая-то сила рискнула отнять у него вторую, тайную его жизнь, полную любовниц, шумных борделей, притонов, опиумных клубов и игорных домов – всего того, что в обществе считается пороком – он верно бы зачах или даже умер от скуки…

В душе он был жутко рад, что разговор о невозможности дефлорации начала сама Людочка, а не он. С него снимался груз тех неловкостей, которые могли бы возникнуть, если бы опасения первым высказал он. А так все его красноречие выглядело довольно убедительным и естественным.

Краевский лег на кровать. Он устал говорить. Людмила тоже молчала. Прошло несколько минут.

– Людочка, ты не голодна?

– Нет.

– Тогда, давай снова выпьем.

Он переоделся в домашний халат и принес бутылку темного вина.

– Мила, я угощу тебя прекраснейшим вином, оно называется Lagrima Christi. Это удивительное вино, сладкое, как сама любовь. Мне доставили его из Италии. Оно изготовлено из винограда, растущего возле подошвы Везувия. Ты представляешь эту древнюю землю и вулкан, над которым курится дым? Сотни лет эта земля рождала чудесную лозу, которой я напою тебя, любимая. По этой земле ходили сильные ноги римских патрициев и стройные ножки гетер. Ты слышала что-либо о гетерах?

– Нет…

– О, я расскажу тебе о них. Это были свободные женщины Афин и Рима. Греции в большей степени, чем Римской империи. Их не всегда приветствовало строгое общество, ибо они были жрицами любви. Гетеры развлекали, утешали и образовывали мужчин. Гетеры не были вульгарными блудницами. Они обладали искусством тонкого соблазнения. Для многих граждан было почетно сойтись поближе с гетерой. Именно гетеры так часто прибегали к иным формам любовных соитий, о которых речь впереди…

Краевский разлил вино по бокалам и достал изящную бонбоньерку с ореховыми и шоколадными конфетами. Пахнуло терпким виноградом. Людмила сделала несколько глотков, и у нее тут же закружилась голова.

– Какой прекрасный букет, – смаковал Краевский. – И снова о гетерах. В Афинах существовала специальная доска – «керамик», где мужчины писали гетерам предложения о свидании. Если гетера была согласна, то она подписывала час свидания под предложением.

– Как бы я хотела поехать в Италию или в Грецию, – молвила Людочка, глядя влюбленным и бессмысленным взором на графа. – Там тепло, и там море…

– О, у нас с тобой все еще впереди. Мы обязательно туда поедем. Тайно… И мы будем там гулять у подножия Везувия, и ты будешь отдаваться мне, как Аспазия или Таис Афинская… Сними с себя платье. Пойдем в постель.

Он помог ей раздеться. Когда платье было снято, он долго любовался на ее тугую грудь, поднятую корсетом. Он подходил к ней и целовал по очереди соски. Стянул панталоны. И чуть не задохнулся.

– Мила, как прекрасен твой голенький лобок. Смотри, он такой же выпуклый, как и прежде. Смотри! – он потащил ее в уборную.

Включил там газовый фонарь и подвел ее к огромному зеркалу. Людмила посмотрела на себя и покраснела. Да, она видела, что граф не шутит. Она и вправду была хороша. И новая прическа и дорогой корсет, украшенный сеточкой кружева и обнаженный низ – все было безупречно и волнительно. Она рассматривала голый лобок. «Почему он не назовет это место иначе? Так, как называла его Анька… Я так хочу услышать это слово…» – думала она, пьянея от страсти.

– О боже, я так люблю такую форму лобка… Он гладок, словно морская галька и мягок. Хатидже – истинный мастер. Мила, смотри, сквозь твои губы слегка проступает налитой клитор. Он припух и рвется наружу. Он так хочет моих касаний. Смотри, какой он мокрый. Ты вся течешь… Разведи ноги шире, пожалуйста. Присядь чуточку. Так… Какая ты скользкая… Все течет по ножкам…

Она зажмуривала глаза и делала так, как просил он. А он смотрел на ее отражение в зеркале, еле сдерживая собственного друга.

– Кому-то покажется странным этот изыск, – шептал он на ухо. – Удаление волос с женских гениталий принято больше на Востоке. Там с этим строго. Наши же дамы редко удаляют волосы, считая это занятие прерогативой лореток[14]. Глупые! Право, это дело вкуса. И мне нравились твои чудные волоски, но отчего-то именно голенькое сокровище заводит меня еще сильнее. В таком виде я остро чувствую твою беззащитность, и остро желаю повелевать всеми твоими желаниями.

Краевский расшнуровал корсет и снял его. Теперь она стояла совсем голая.

– Мила, повернись теперь задом. Ах, какая у тебя красивая попка. Такой попке бы позавидовала любая гетера. Я заприметил эту попку еще тогда, на экзамене. И я не спал из-за нее ночами… Твоя попка – моя погибель. Наклонись, пожалуйста, ниже. Я полюбуюсь на твою розовую звездочку. О, как славно поработала Хатидже. Теперь ничто не мешает мне ласкать тебя всюду… Еще ниже. Позволь, я раздвину твои ягодицы и посмотрю на это в зеркало.

Через минуту он подхватил ее на руки и унес на кровать. Людмила, не помня себя, раздвинула ноги. Анатоль сел на колени и склонился возле ее паха. Как только его язык коснулся нежных лепестков, Людочка застонала и сжала зубами кусочек простыни. Он ласкал ее вульву языком так искусно, что Людочка чувствовала, что еще минута, и она взорвется. Но он остановил свои ласки.