Сад изящных слов - Макото Синкай

«Я сошла с ума. Я это понимаю, но...»

Ещё немного. Хотя бы самую малость.

Юкино посмотрела на лицо юноши. Он по-прежнему спал. И не просто дремал, а крепко уснул.

«Хорошо же ему спится в этой беседке», — не без зависти удивилась Юкино. Она на собственном опыте знала, что даже для сна нужна энергия. И чтобы сесть в поезд, и чтобы смыть макияж, и чтобы почувствовать вкус пищи.

«У меня в его возрасте этой энергии тоже было хоть отбавляй. А сейчас... — подумала она, и мысленно позвала: — Скажи, что ты обо мне думаешь? Скажи...»

И тихо произнесла:

— ...мне ещё можно помочь?

Прежде чем достичь слуха спящего юноши, звук её голоса растаял в пропитанном дождём воздухе.

— И знаешь что? У этих завтраков есть вкус! — говорит Юкино.

— Значит, твоё расстройство вкуса прошло, — отзывается мужской голос в телефонной трубке.

После слов «расстройство вкуса» подразумевался вопросительный знак. Хотя в голосе и звучало беспокойство, даже по телефону было явственно слышно, что её собеседник так и не избавился от подозрений относительно болезни с таким названием.

«Когда-то именно за эту прямоту я его и полюбила», — мельком думает Юкино.

Она задремала, и звонок согнал её неглубокий сон. Чувствуя себя ещё более уставшей, Юкино приподнялась на кровати и достала мобильный телефон из валявшейся на полу сумки. На дисплее светилось имя её бывшего парня. На секунду она засомневалась, отвечать или нет, а потом вспомнила, что сама набирала его номер, но сбросила звонок. Коснувшись иконки «Ответить», Юкино посмотрела наверх и увидела, что небо за окном стало совсем тёмным.

— А ведь ещё недавно мне всё казалось пресным, кроме разве что алкоголя и шоколада, — продолжает Юкино. Она с ногами забирается на кушетку, будто та — единственная оставшаяся на плаву посреди замусоренного пруда драгоценная лодка.

— Понятно. Что ж, думаю, раз тебе стало лучше, ты правильно сделала, что решилась уйти с работы, — говорит её бывший.

— Возможно, — отвечает Юкино, подавив тяжёлый вздох. — Надо было раньше, наверное. Лучше всего — в конце учебного года.

— Может быть. Но тут уж как пойдёт. На увольнение всегда непросто решиться. Ну а пока считай, что ты в отпуске. Отдыхай, наслаждайся жизнью!

«До чего мягко он со мной разговаривает», — равнодушно думает Юкино, перекладывая телефон в другую руку. Как будто прикасается к хрупкой вещи, которую боится сломать. Нежно-нежно. Но в то время, когда ей даже дышать было больно, он слушал кого угодно, а ей не верил.

И в этом нет ничего удивительного. Юкино действительно считала, что его не в чем винить. Если кто и виноват, так это она. Все свалившиеся на неё беды она навлекла на себя сама. И всё же однажды она утратила к нему всякое доверие.

«Некоторые чувства если пропадают, то уже навсегда», — заключает Юкино, и, похоже, он и преподал ей этот урок.

Дело было этой зимой.

«Наверное, я подхватила простуду», — предположила поначалу Юкино.

Ей стало смутно казаться, что еда практически лишена вкуса. Впрочем, в то время у неё хватало и других забот. Каждый день случались неприятные встречи с неприятными людьми, и здоровье всё время шалило. Головные боли, боли в желудке, отекающие ноги, боли внизу живота, но независимо от состояния её день ото дня загружали работой, а самое главное — она чувствовала на себе уничижительные взгляды окружающих. По сравнению с этим безвкусная еда представлялась сущим пустяком.

Тем не менее, когда Юкино, зайдя по дороге домой в семейный ресторан, обнаружила, что у спагетти болоньезе напрочь отсутствует вкус, она от испуга выплюнула его на тарелку. Было так противно, будто в рот попало что-то совершенно несъедобное, и она поспешно вытерла салфеткой не только губы, но даже язык. Затем непроизвольно обвела взглядом зал. На часах миновало девять вечера, и ресторан, выходящий окнами на улицу Синдзюку-дори, оказался заполнен на две трети. Тут сидели завершившие трудовой день конторские служащие, шумные компании студентов, вовсю радующихся жизни, и влюблённые парочки, заигрывающие, словно у себя дома. Какое-то время Юкино наблюдала за посетителями: качеством пищи никто не возмущался. За соседним столиком мужчина лет тридцати в деловом костюме ел спагетти пеперончино[42] и одновременно что-то набирал на мобильном телефоне. Юкино уставилась на его рот. Понять, нравится ему или нет, не удавалось, но, по крайней мере, ел он спокойно.

Может, испорченная порция досталась ей одной?

Юкино наклонилась поближе к тарелке и принюхалась. Запах несильный, но отчётливый: чеснок и репчатый лук. Тогда она положила в рот нитку спагетти. Опасливо прожевала. Точно, вкуса нет. И всё же Юкино сделала над собой усилие, проглотила спагетти и выпила воды, чтобы прополоскать рот. Тут она случайно заметила подозрительный взгляд соседа. Схватила чек, пальто и чуть ли не бегом выскочила из ресторана.

Сбитая с толку и без единой дельной мысли, Юкино зашла в круглосуточный магазин. Оглядела полку с готовыми обедами. Что же делать? Может, что-нибудь из этого попробовать? Приготовленное на углях кальби, «особо сытный» набор с чем-то жаренным во фритюре, омлет с рисом «от шеф-повара», «премиальная» говядина с карри. Неважно, взять любое, прийти домой, поставить в микроволновую печь — пятьсот ватт, две минуты, пока греется, переодеться в домашнее и смыть косметику, а когда печка подаст сигнал: «Дзынь!», достать горячую коробку, содрать упаковку и открыть пластиковую крышку. В лицо хлынет пар с искусственным запахом. Зачерпнуть рис белой, невесомой ложкой, которую дадут на кассе, поднести ко рту... Чем красочней она это представляла, тем меньше это вызывало аппетит. А если и тогда она не почувствует вкуса? А если ей придётся идти и проверять, не повреждён ли у неё язык?

Позади раздалось нарочито громкое цоканье каблуков, и Юкино поспешила освободить место. Женщина одного с ней возраста — скорее всего, секретарша — прошла перед её носом, как будто только и дожидалась этой возможности. Одетая в отделанное мехом бледно-розовое пальто, она оказалась заметно ниже Юкино с её ста шестьюдесятью двумя сантиметрами роста, и от неё исходил сладкий аромат духов. С каким-то звериным упорством женщина по очереди снимала с полки коробки и проверяла, сколько на этикетке значится калорий. В руке она держала корзинку для продуктов, и взгляд Юкино задержался на лежавшей там шоколадке. Давненько, кстати, она их не ела. На языке появилась знакомая с детства сладость, смешанная с горечью какао-бобов, её так и подмывало протянуть за шоколадкой руку.

В тот вечер, как запомнила Юкино, шёл мокрый снег с дождём и было холодно. В итоге по возвращении домой её ужином стали две плитки шоколада и банка пива. У шоколадки, когда она боязливо её надкусила, был вполне определённый сладкий вкус, хотя и не такой, каким она его помнила. В то время у неё вошло в привычку каждый вечер выпивать банку пива, и вкус алкоголя в нём так же явно присутствовал. Но восприятие прочих вкусов пропало. После недели в таком состоянии она не на шутку испугалась и пошла в больницу. Результаты различных обследований показали только то, что с самим языком всё в норме.