Сад изящных слов - Макото Синкай

— Знаешь, что означает имя «Сяофэн»? — послышался сзади голос Ёко, и Такао приподнялся. Она стояла спиной к нему и рассматривала небо на востоке. — «Вечерняя гора».

Такао встал на ноги, проследил за её взглядом и уткнулся в постройки Ниси-Синдзюку. Новенькие, безымянные офисные здания стояли, сбившись в кучу, а над и между ними выглядывали хорошо знакомые, почти родные небоскрёбы, вымахавшие больше чем на двести метров. Вот здание токийского муниципалитета и треугольная крыша отеля Park Hyatt, вот бетонная башня компании «Сумитомо» и торговый центр «Номура», а вот похожее на кокон здание Академии моды. На верхушках высоток ещё плескался оранжевый отблеск заката, а всё, что ниже, уже тонуло в полутьме ночной синевы.

— Эти дома напоминают горные вершины. И всякий раз, глядя на небоскрёбы на закате, я теперь буду вспоминать, как пишется имя «Сяофэн», — сказала, не оборачиваясь, Ёко, и понять по голосу, что она чувствует, было невозможно. Затем она посмотрела на Такао и улыбнулась, как улыбается заблудившийся ребёнок. — Такао-кун, скажи, ты кого-нибудь любишь?

Такао был твёрдо уверен, что сейчас он обязан сказать ей правду.

— Я сейчас ни с кем не встречаюсь. Но есть та, кого я, как мне кажется, люблю.

Улыбка Ёко стала заметно теплее. Ветер трепал её полупрозрачное кружевное платье.

— Не томи! — подбодрила она, и Такао показалось, что он уловил в её голосе печаль.

— В последнее время, по утрам, когда идёт дождь, я прогуливаю школу и мы с ней завтракаем в общественном парке. Поэтому я каждый раз беру с собой порцию побольше.

— Вот как... Что она за человек?

Такао немного подумал:

— Она очень неловко ест. Рассыпает начинку сэндвича, не умеет пользоваться палочками, а как-то раз, когда она клала в рот маринованную сливу, я заметил, что у нее слюна потекла. Часто пьёт пиво и закусывает его шоколадками.

Ёко прищурилась, будто свет слепил ей глаза. Она стояла в тени, а далеко-далеко от неё сверкала вершина горы.

— По-моему, это замечательно.

— Может быть. Я пока не разобрался.

Когда Сяофэн наконец-то объявился на крыше, небо было не бордовым и не тёмно-синим, а мутным тёмно-красным, цве́та облаков, отражавших сияние городских огней. Такао поблагодарил хозяина за угощение и, оставив Ёко, ушёл первым. Ему казалось, что он должен что-то сказать им обоим, но подобрать подходящие слова Такао не сумел и в итоге промолчал. Ничего, как-нибудь в следующий раз. В благодарность за сегодняшний праздник вкуса надо бы пригласить их к себе.

«Я, конечно, готовлю не так здорово, как Сяофэн, но саке обеспечу и сделаю что-нибудь из японской кухни», — думал Такао, пока шёл к станции по улице Яматэ-дори, а мимо туда-сюда сновали машины. Но оказалось, что он виделся с ними в последний раз. Несколько дней спустя Сяофэн неожиданно уехал к себе на родину. Такао узнал об этом из сообщения, которое тот прислал из Шанхая.

«Мы ещё обязательно встретимся», — говорилось в нём. Такао не знал номера телефона Ёко, да и в отсутствие Сяофэна с ней больше ничего не связывало.

Когда он вспоминал о том, как в средней школе собирался за три года стать взрослым, ему становилось стыдно: «Каким же я был идиотом!» Мир не настолько прост, и человеку не так-то легко научиться управлять собой. Это если считать, что управлять собой — значит быть взрослым.

«И всё же я хочу поскорее стать сильнее и лучше», — размышляет Такао, сидя в беседке и под шорох дождя рисуя в блокноте эскизы туфель.

Он хотел заботиться о тех, кто ему дорог, быть добрым и сильным, а ещё — достаточно стойким, чтобы не сломаться и жить дальше, если однажды он останется один. Повторяя эту мысль снова и снова, Такао водит карандашом по бумаге.

Чавканье мокрой земли под подошвами туфель слышится всё ближе.

«Это Она», — думает он, поднимает голову и сквозь кленовые листья видит багровый зонтик и женщину в облегающем брючном костюме.

— Доброе утро. Я уж подумал, вы сегодня не придёте, — говорит Такао. Вечно серьёзная мина на её красивом лице почему-то его раздражает, и ему хочется её подразнить: — Как это вас ещё не уволили!

Она отвечает слабой улыбкой, складывает зонт и заходит в беседку.

«Ну, пусть так», — думает Такао и переводит взгляд обратно на свой блокнот.

— У тебя здорово получается. Это туфли? — неожиданно раздаётся за спиной.

Он и не заметил, что она стоит у него над плечом и заглядывает в его рисунки. Да что она себе позволяет!

— Так, стоп! — Такао поспешно захлопывает блокнот.

— А что, нельзя? — склонив голову набок, невинно спрашивает она.

— Я никому не хочу это показывать!

— Вот как?

— Вот так! Сядьте туда, пожалуйста.

И он, отгоняя её, машет рукой. Она весело смеётся.

«Как тут не рассердиться...» — думает Такао, но при этом у него учащается стук сердца и становится теплее в груди. Рядом на ветке радостно распевает какая-то птичка — то ли сорокопут, то ли синица. Женщина всё же пришла, дождь понемногу усиливается. Мелодичное бульканье, с которым пруд в японском саду ловит дождевые капли, становится громче.

— Я пока позавтракаю, — доставая из сумки коробку с едой, говорит Такао. Как всегда, её бы с лихвой хватило на двоих. Как всегда, он задаёт один и тот же вопрос: — С вами поделиться?

— Спасибо, но сегодня я свой завтрак принесла.

Такого ответа Такао не ожидал.

«Она что, умеет готовить?» — удивляется он про себя и, не утерпев, с издёвкой в голосе выпаливает:

— Сами готовили?

— А что? Да, иногда я сама готовлю! — обиженным голосом говорит она и открывает белыми пальцами маленькую розовую коробочку.

Внутри лежат два кое-как слепленных онигири[40], размякший ком жареного мяса, омлет и разделённый на секции пластиковый поднос с щепотками тыквы и макаронного салата. Такао по виду решает, что вкусным тут ничего быть не может, но ему хочется расквитаться за то, что она подсматривала в его блокнот, и он тянет к её еде свои палочки:

— Тогда давайте меняться закусками!

И, не дожидаясь ответа, цепляет кусочек омлета и закидывает себе в рот.

— Ой, погоди! Я не совсем уверена... — в панике протестует она, но запинается.

«И правда, голос как у ребёнка», — жуя омлет, думает Такао. К языку прилипают крупинки сахара. Рот наполняется сладостью.