Сад изящных слов - Макото Синкай

Такао вновь с удивлением посмотрел на Сяофэна. У него появилось ощущение, будто ему за шиворот засунули кусочек льда. Он и сам понял, что краснеет. А Сяофэн сказал, глядя на розовые облака:

— Что бы ни случилось, на то есть причина. Всё связано.

Ли Сяофэну было двадцать три года, он родился в Шанхае. При их знакомстве в ресторане он произнёс своё имя на пекинском диалекте, но Такао не смог правильно его воспроизвести, японское прочтение «Сюхо» Сяофэну не нравилось, так что они сошлись на «Сяохон». Для Такао он стал первым иностранцем, с которым ему довелось близко общаться.

Отправиться в Японию Сяофэна, тогда ещё ученика старшей школы, подвигла его девушка. Шестнадцатилетняя японка, на время приехавшая в Шанхай учить китайский язык, сразу же приглянулась семнадцатилетнему Сяофэну. При своей неброской манере одеваться она выглядела элегантно даже в джинсах и футболке; не усердствовала с косметикой, но пышущий здоровьем блеск её губ и без того был чертовски соблазнительным; сдержанно высказывала своё мнение, но всегда подкрепляла его простыми и разумными доводами. Она казалась — по крайней мере Сяофэну — совсем не такой, как окружавшие его китайские девушки, чьим поведением управляло лишь желание обратить на себя внимание парней. Он видел в ней символ неизведанного. Горячие ухаживания не остались без ответа, и они встречались до тех пор, пока она не окончила полугодовой курс обучения. Перед самым отъездом домой уже она была без ума от Сяофэна, но тот, хотя и высказал положенное по случаю сожаление, легко с ней расстался. За время их отношений он освоил необходимый минимум японского языка, а раз так, ощущение тайны, исходившее от неё поначалу, по большей части выветрилось. Однако этот опыт помог ему решиться на обучение в японском институте. Ему казалось, что теперь, когда он перерос свою подругу, он сможет найти нечто, ещё более для себя ценное. Надвигалась пекинская Олимпиада[34], через два года в Шанхае должна была состояться Всемирная выставка[35], и его отец, управлявший торговой фирмой, отъезду в Японию не обрадовался («Какой дурак, — говорил он, — уезжает оттуда, куда деньги вот-вот хлынут рекой?»), но молодой Сяофэн нуждался не в гарантированном будущем, а в новой неисследованной территории.

За четыре года обучения в институте в Токио он почти в совершенстве овладел японским языком, обзавёлся разнообразными знакомствами и записал на свой счёт дюжину романов с японками. Сяофэн часто переезжал, по финансовым или личным обстоятельствам, но, будь то комната вскладчину или любовное гнёздышко, он всегда сознательно селился с тем, для кого японский был родным, тем самым оттачивая владение языком. С другой стороны, для поиска подработки он активно привлекал помощь китайской диаспоры и энергично брался за всё подряд — от работы в ресторане до переводов, импорта товаров и продажи учебных материалов по китайскому языку, обрастая при этом полезными связями. К третьему курсу Сяофэн мог похвастаться, что способен освоить любое дело, за какое возьмётся. Имеющихся доходов вполне хватало и на жизнь, и на обучение, и, будучи ещё студентом, он добился полной экономической независимости на чужбине.

А многочисленные отношения с японками предоставили ему возможность побывать в разных частях страны. Некоторые из девушек, с которыми он познакомился в Токио, приехали из заснеженных северных земель, другие — с отдалённых островов. Поскольку по натуре Сяофэн легко сходился с людьми, он не упустил случая съездить к каждой из них на малую родину, пообщаться с родителями, послушать местных баек и отведать местного саке. Так, постепенно, Япония утратила в его глазах ореол загадочности. И однажды он поймал себя на мысли, что сейчас, когда за время его отсутствия Шанхай масштабно преобразился, принимая Всемирную выставку, незнакомые края, возможно, находятся именно там. Из-за этой неуверенности Сяофэн после окончания института не стал искать постоянную работу, а продолжил помогать знакомому торговать импортными товарами. Срок выданной ему как выпускнику годовой визы медленно, но верно истекал, и это только усиливало его сомнения.

Так что работа в китайском ресторане, столкнувшемся с нехваткой персонала, служила временным пристанищем, пока он не решит, куда податься дальше, а ещё, пожалуй, данью уважения своему первому месту подработки по приезде в Японию. Сяофэн не забыл, как здесь ему помогали справляться с трудностями адаптации в чужой стране и тоской по блюдам родной кухни, и чувствовал себя обязанным вернуть долг. Для самого ресторана и его посетителей Сяофэн, свободно говоривший по-китайски, по-английски и по-японски, был настоящим сокровищем. И именно он посоветовал директору взять на работу тогда ещё девятиклассника Такао, хотя тот на собеседовании соврал, что учится в старшей школе: «Через месяц это всё равно станет правдой. Хочет работать — пусть работает».

Всё это Такао узнавал понемногу: во время перерыва на заднем дворе ресторана, по дороге с работы домой или в полутьме бара, куда Сяофэн иногда брал его с собой.

«Прям кино какое-то», — думал Такао. Рядом с этим щеголеватым китайцем даже собственная жизнь казалась ему частью драматической истории.

— Акидзуки-кун, идём пить чай!

Такао пережил урок английского, затем закончился и шестой урок, но стоило ему вздохнуть: «Наконец-то свободен!», как в класс вошла Хироми Сато. Вторжение ученицы на год старше и её общение с ним неминуемо привлекло несколько любопытных взглядов.

— А где Мацумото? — спросил Такао.

— На заседании школьного совета, ещё на час. Он нас догонит, когда освободится.

— Если у вас свидание, то, пожалуйста, без меня.

— Он хотел, чтобы ты пришёл. Втроём ему, похоже, проще, — безучастно сказала Сато, но по смыслу выходило: «Ну и как мне, его девушке, к этому относиться?»

Такао вспомнил, что и Сяофэн просил его о подобной услуге, и внезапно осознал, что ему это уже надоело. Слушайте, раз у вас есть любимый человек, проводите время с ним вдвоём! Перед глазами некстати всплыла картинка — та беседка под дождём, и, отгоняя её, Такао торопливо замотал головой. Сато, по-видимому, сочла это за отказ и со словами: «Да ладно тебе, идём!» — игриво подёргала его за рукав сорочки. Её чёлка, ровно подстриженная выше бровей, свободно раскачивалась в такт движениям. Такао уловил свежий запах дезодоранта и неожиданно для себя выхватил из памяти аромат духов Девы Дождя.

«Не понимаю я отношений между мужчинами и женщинами», — думал Такао, пока его чуть ли не силком тащили за дверь.

Когда Такао вышел из сетевой кофейни, где проторчал два с половиной часа над стаканом кофе со льдом ценой в сто восемьдесят иен, он почувствовал на коже липкую влагу. Что делать — сезон дождей, хотя сейчас небо было чистым. Он посмотрел вверх, на бликующие в лучах заходящего солнца электрические провода, и подумал: «А ведь дни стали длиннее». С тех пор как начался сезон дождей, его жизнь, по ощущениям, ускорялась с каждым днём.