Японский воин - Фредерик Норман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда условия общества изменились так, что они стали не только неблагоприятны, но враждебны бусидо, настало время похоронить его со всеми почестями. Трудно сказать точно, когда умирает рыцарство, так же как и определить точное время его рождения. Миллер говорит, что институт рыцарства формально завершил свое существование в 1559 году, когда король Франции Генрих II был убит на турнире. В Японии указ, официально отменивший феодализм в 1870 году, прозвучал похоронным звоном по усопшему бусидо. Изданный спустя пять лет указ о запрете на ношение мечей проводил в последний путь былую «бесценную красоту жизни, дешевую защиту наций, воспитание мужественных чувств и героизма» и возвестил приход новой эпохи «софистов, экономистов и конторщиков».[64]
Говорят, что Япония победила в последней войне с Китаем благодаря винтовкам системы Мурата и пушкам Круппа; говорят, что победа была результатом современной системы обучения; но это меньше, чем полуправда. Способно ли фортепиано, будь оно даже совершенным изделием Эрбара или Стейнвея, взорваться рапсодией Листа или сонатой Бетховена без виртуоза-пианиста? И если в войнах побеждают пушками, почему Луи Наполеон не побил пруссаков своими митральезами или испанцы своими маузерами филиппинцев, которым нечем было воевать, кроме устаревших ремингтонов? Было бы лишне повторять ту прописную истину, что без животворящего духа даже лучшим оружием ничего нельзя добиться. Самые современные винтовки и пушки не стреляют сами по себе; новейшая система образования не сделает из труса героя. Нет! В боях при Ялу, в Корее и Маньчжурии победил дух наших отцов, который водил нашими руками и бился в наших сердцах. Он не умер еще, этот дух наших воинственных предков. Имеющий глаза увидит его. Сотрите с японца налет передовых идей, и в нем покажется самурай. Великое наследие чести, доблести и всех ратных ценностей, по меткому выражению профессора Крэмба, «принадлежит нам по доверенности и не отчуждается ни от ушедших, ни от будущих поколений»; и настоящее требует от нас сохранить это наследие, ни на йоту не убавив от древнего духа, в то время как будущее требует распространить его на все сферы жизни и отношения между людьми.
Было предсказано – и предсказания подтверждаются событиями второй половины века, – что этическая система феодальной Японии будет повержена в прах, как ее замки и арсеналы, и на ее обломках, словно феникс, возникнет новая мораль, чтобы вести новую Японию по пути прогресса. Мы желаем и верим в исполнение этого пророчества, но нельзя забывать, что феникс возрождается из собственного пепла, что он не перелетная птица и не летает на чужих крыльях, заимствованных у других птиц. «Царство Божие внутри вас». Оно не падает с гор, даже высочайших, и не приплывает по морям, даже широчайшим. Коран говорит, что Бог послал каждому народу пророка из его среды. Семена Царства, о чем свидетельствует и что предчувствует душа японца, проросли и расцвели в бусидо. Теперь его дни подходят к концу, – как ни печально говорить об этом, еще до того, как оно принесло свой полный плод, – и мы обращаем взоры во все стороны в поисках иных источников сладости и света, силы и утешения, но пока не находим ничего, что заняло бы его место. Утилитарная, материалистическая философия прибылей и убытков находит сторонников среди казуистов с половинчатой душой. Единственная этическая система, достаточно мощная, чтобы совладать с утилитаризмом и материализмом, – это христианство, по сравнению с которым бусидо, нужно признаться, как «лен курящийся», который Мессия пришел не погасить, но раздуть в пламя. Бусидо уделяло больше внимания морали правителей, элиты и целых народов, как и его предтечи, еврейские пророки – в основном Исаия, Иеремия, Амос и Аввакум, – между тем как этика Христа, которая почти исключительно касается отдельных людей и его последователей-христиан, будет все больше и больше находить практическое применение, поскольку сила индивидуализма как морального фактора увеличивается. Авторитарная, самоуверенная, ницшеанская «мораль господина» сама в некоторых отношениях сродни бусидо и, если я не ошибаюсь, является переходной фазой или временной реакцией против того, что он, патологически искажая, называет «моралью раба» – скромную мораль христианского самоотречения.
Христианство и материализм (включая утилитаризм) – если будущее не сведет их к более архаичным формам гебраизма и эллинизма – поделят мир между собой. Менее значительные этические системы, чтобы не исчезнуть, объединятся с тем или другим. На чьей стороне останется бусидо? Не имея догматов и формул и, значит, необходимости их отстаивать, оно может исчезнуть как самостоятельная данность; оно, словно вишневый цвет, готово рассеяться с первым порывом утреннего ветра. Но полностью умереть ему никогда не суждено. Можно ли сказать, что стоицизм умер? Он мертв как система, но жив как добродетель; его энергия и жизненная сила по-прежнему сказываются во многих областях жизни: в западной философии, в юриспруденции всего цивилизованного мира. Нет, всегда, когда бы ни старался человек превзойти сам себя, всюду, куда бы ни направляли усилия духа его плоть, там мы увидим в действии бессмертное учение Зенона.
Бусидо как независимый этический кодекс может исчезнуть, но его сила не изгладится с земли; можно снести его школы военной доблести или гражданской чести, но свет его и слава надолго переживут эти развалины. Подобно своему символу, вишневому цвету, уносимому ветрами на все четыре стороны, оно еще подарит миру благоухание, которое обогатит человеческую жизнь. Через эпохи, когда обычаи его развеются и само имя бусидо будет позабыто, его аромат долетит издалека, с невидимых гор, «незримых минутному взгляду», – тогда, говоря прекрасным языком новоанглийского поэта:
Доносит ветра трепетанье
Неясное благоуханье,
И внемлет путник с упоеньем
Нежданному благословенью
И с непокрытой головою
Стоит, недвижен, над тропою.
По всей видимости, нет оснований сомневаться, что двумя главными факторами, способствовавшими развитию боевых и мореходных инстинктов у японцев, являются, прежде всего, большая примесь малайской крови, текущая в их жилах, и, во-вторых, благоприятные климатические условия, в которых они росли и воспитывались. Очевидно, малайская кровь дала им пыл, напор и храбрость, необходимые для военного призвания; второму, то есть климатическому, фактору они обязаны теми физическими условиями, без которых национальные преимущества часто оказываются бесполезными. О своеобразной дисциплине и верности, которыми столь известны японцы, можно сказать следующее. Если хоть что-то и отличает жителей Дальнего Востока от прочих народов, то это подчеркнутая почтительность и верность приказам своего господина, составляющая надежное основание, без которого не может быть никакой дисциплины. Однако последний штрих в формирование характера и обычаев японского воина, принявшего форму самурая, добавило введение в стране буддизма. Буддийское учение цивилизовало его и превратило в благородного человека и ученого, хотя так и не сумело окончательно изнежить его, сделав негодным для грубой жизни в военных лагерях. Это верно, что примерно в течение века японского воина, видимо, вполне удовлетворяли новые идеи и учения, принесенные с материка учениками Шакьямуни[65], однако же в конце концов их монашеские правила вконец опротивели его всегда мужественному сердцу. Тогда, снова взяв управление страной в собственные руки, он взялся за дело, чтобы применить недавно обретенное знание на деле и феодализировать все национальные установления.