Десять стрел для одной - Анна и Сергей Литвиновы

– Это тоже личные данные, – упрямо повторил профессор.

– Да ладно! Кто угодно может запросить запись с камер видеонаблюдения.

– Ну…

– Доктор Штраубе, в ваших интересах со мной сотрудничать. Я в любом случае упомяну в своей статье ваш госпиталь. Могу написать просто: «одна немецкая клиника». А могу дать полное название и адрес. Как думаете, это будет полезно для вашей безупречной репутации?

– Вы пытаетесь меня запугать?

– Зачем мне это? Я с другими борюсь. Понимаю прекрасно: вы честно сделали все, чтобы спасти Юру. А вот Котлова нужно остановить! Пока не поздно.

– Ну… хорошо. Я попрошу секретаря. Она перешлет вам видеозапись из моей приемной.

– Спасибо, профессор.

Уже хоть что-то.

У фонда «Делай детям добро», разумеется, имелся сайт. Помещались на нем, как положено, и фотографии руководства. Однако лицо генерального директора отсутствовало. Заранее, негодяй, страховался. Стелил соломку. И с Димой отказался встречаться – хотя Полуянов несколько раз просил об интервью. И в Интернете физиономии господина Котлова не оказалось.

Пока журналист ждал фотографий из Германии, безвылазно сидел в Мировой паутине. Не сомневался: у фонда «Дарим детям добро» наверняка имелись предшественники.

И они действительно нашлись.

Позапрошлый год. «Протяни руку помощи» (еще одно безликое, раздражающее название). Тоже собирали на лечение детей большие суммы – настолько большие, что многие начинали сомневаться, действительно ли деньги пойдут на благие цели. Однако фонд отчитывался: Костя М. отправлен в Израиль, прооперирован. Люда Ю. уехала в Германию. Саша Б. – в Швейцарию. Тимур К. – в США. Публиковались фотографии детей в заграничных интерьерах. Имелся также радостный отчет: у Кости М. стойкая ремиссия, он вернулся в Россию, спасибо вам, дорогие неравнодушные люди. Однако про Люду Ю., Сашу Б. и Тимура К. Полуянов на сайте фонда не обнаружил ни слова.

Зато на форуме памяти всем троим давно горели виртуальные свечки.

«Удивительно сволочная схема! – зло подумал Дима. – Токсичная благотворительность. Чрезвычайно удачное определение».

Лэптоп пискнул – явилась почта. Перепуганный доктор Штраубе прислал целую пачку очень неплохих фотографий.

Полуянов внимательно разглядел породистое, с густыми бровями и скульптурным носом, лицо. Сбросил Савельеву фотки и ссылку на «Протяни руку помощи».

Полковник против обыкновения отзвонился мгновенно. Но про фонд – ни слова. Заорал на журналиста:

– Ты, Полуянов, зачем дома редкие книги хранишь? Да еще не свои?

– Ёшь-матрешь! – обрадовался Дима. – Так Надька моя права была? Это сосед Юрлова к нам ломился?! Степаныч там какой-то?

– Господин писака! – полковник не сбавил назидательного тона ни на йоту. – Ты сам рискуй, сколько хочешь. Но девушку свою подставлять нехорошо.

– Да она Библию уже сто лет назад в «историчку» отвезла. Под моей охраной, – отмахнулся журналист. – Но это точно Степаныч был? С гарантией?

– Гарантии в магазине требуй. Но Степаныч во всем признался, глубоко раскаивается и слезно умоляет дело не возбуждать. Говорит, бес попутал. Какой-то жук ему за Библию целых триста тысяч предлагал.

– Ох, все бы проблемы так решались!

– Да, – отозвался полковник. – С фондом будет сложнее. Но когда дело под свой контроль берет полковник с Петровки, – самоиронично хмыкнул, – это что-нибудь, да значит, согласись.

* * *

Дима вернулся на дачу на подъеме.

Алкоголик Степаныч – не противник, фонд – у Савельева на крючке. Да еще с порога учуял: в доме пахнет пирогами. Немедленно стиснул Надюшку в объятиях:

– Солнышко ты мое!

И вдруг увидел: глаза заплаканы.

Перепугался:

– Ты чего, милая?

Она взглянула виновато:

– Дим, да ну. Нормально все. Какие-то мелочи дурацкие сегодня навалились, как ком. И придавили.

Он принюхался:

– Но пироги не сгорели?

– Нет, – слабо улыбнулась она. – Хотя бы с этим повезло. Пойдем, я стол давно накрыла.

* * *

Полуянов дегустировал уже шестой кусок и никак не мог решить, с чем ему больше нравится – с картошкой или с капустой.

Надя смотрела на него с легкой завистью – себе она позволила лишь крошечный кусочек.

Но Дима не только жевал – успевал, между нежнейшим картофельным и пикантнейшим капустным, убеждать Надю, что старики всегда чудные. То липнут, как мухи на мед, а встанут не с той ноги – злы на весь свет. Предсказания гадалок – вообще полный бред. А уж расстраиваться из-за старых писем – совсем смешно.

– И вообще, Надюха, ты гений. Ты вчера обезвредила опаснейшего преступника.

– Что?!

Полуянов поведал ей про Степаныча.

– Ну ничего себе! – поразилась Надя. И добавила радостно: – Одной проблемой меньше?

– Да их вообще у нас нет! – беспечно отозвался журналист. – Обалденные пироги. Чудесный вечер. Съешь, кстати, еще кусочек. С капустой. Они все-таки чуть-чуть – самую малость – вкуснее.

– Дим, да не ем я мучное после семи, – вздохнула Митрофанова.

– А мы сейчас гулять пойдем. Тысяч десять шагов, с переходом на легкий бег. Растрясем все калории, не волнуйся.

– Ну… ладно. Уговорил.

Надя отрезала себе крошечный ломтик.

Запили чаем, обули кроссовки, отправились.

Майский вечер пестрел вызывающе яркими красками. Алое на закате небо, нахально зеленая, уверенная в себе трава. На гравийные дорожки то и дело выскакивали жирные, темно-болотные жабы. За заборами беззлобно подгавкивали собаки. Со многих дворов тянуло шашлыками. Жизнь казалась мирной, сонной, радостной.

– Дим! – Надя взглянула на него виновато. – А ты не можешь для меня одну вещь узнать?

– Надя, после сегодняшних пирогов требуй от меня все, что хочешь. Даже руку и сердце.

Раньше Митрофанова всегда смущалась, когда он шутил на брачные темы, но теперь привыкла и даже внимания не обратила.

– Не нужны мне твои рука с сердцем. Я хочу про убийство узнать.

– О боже, Надя! – закатил глаза Полуянов. – Я только расслабился, весь в благости!.. Какое еще убийство?

– Да тут, в поселке, девушку убили. Когда точно, не знаю. Но я тогда еще в школе училась.

– Надя! Пожалуйста! Давай не будем говорить про убийства! – воскликнул он.

– Дим, ну мне любопытно!

– Надюха, ты прямо деревенская дамочка стала. Охочая до жареных новостей.

– Слушай! – Митрофанова сама не ожидала, что взорвется. – Прекрати меня постоянно унижать!