Десять стрел для одной - Анна и Сергей Литвиновы

– Надюшка, но ты ведь еще вчера Васильково продавать собиралась! Говорила, что ты боишься. Что там одни сумасшедшие!

– Ну, Дим, если сравнивать: чужая страна, чужой отель – и своя дача, я выбираю второй вариант. Подумаешь, две нервные соседки! Зато земля собственная. И дом. И цветочки. И тратиться ни на что не надо. И отпуск у нас будет вместе. Общий.

* * *

Димка – самый удивительный и лучший.

Едва приехали на дачу, прямиком отправился к скандальной даме Лане Сумцовой.

– Зачем? – удивилась Митрофанова.

– Хочу обеспечить тебе комфортную среду обитания, – усмехнулся журналист.

Девушка вошла в дом. Открыла окно, выходящее на враждебный участок, и приготовилась к скандалу. Но из соседкиного двора доносилось только мирное кудахтанье. И тошнотворно подвывал Стас Михайлов.

Полуянов пробыл в гостях недолго. А когда уходил – Митрофанова глазам своим не поверила, – надменная госпожа Сумцова его чуть ли не поклонами провожала. Вприскочку бежала рядом по участку, мелко-мелко трясла головой, молитвенно прикладывала руки к груди. Но Дима в ее сторону и головы не поворачивал. А когда силиконовая Лана осмелилась коснуться его предплечья, стряхнул ее длань, словно гусеницу.

– Что ты с ней сделал? – развеселилась Митрофанова.

– Я имею подход к старым дамам, – важно отозвался он. И задумчиво прибавил: – Но твоя начальница куда приятней.

– Чем же?

– У нее хотя бы недержания мочи нет. А эта как занервничала – сразу завоняла.

– Фу, – поморщилась Надя. И уточнила: – А ты ее навсегда усмирил? Или уедешь – она опять начнет на меня вопить?

– Надюшка, даже в голову не бери. Трусливых куриц достаточно один раз поставить на место. Больше она тебя не тронет. Никогда.

– Еще бы со второй соседкой разобраться! – разохотилась Митрофанова.

– Которая не здоровается? – уточнил журналист.

– Ну да.

– Не обижайся на нее. Она слепоглухая.

– Да ладно!

– Честно. Я сегодня всех твоих ближайших соседей по базам пробил. На всякий случай.

– Да ну, Дим. Глухая – вероятно. Но не может она быть слепой. Шла очень быстро, без всякой палки. Присела точно у грядки. Редиску выдернула с первого раза…

– Свой участок, все знакомо. Ну, и остаточное зрение есть. Очертание фигуры разглядеть может. А глухота – четвертой степени, полная. Дочка – крутая, кстати, руководит автосалоном! – оформила на нее опекунство. Пенсию получает.

– Какая-то прямо богадельня, а не дачный поселок! Слева – шизофреничка. Справа – слепоглухая.

– У печального старичка напротив – как его, Тимофей Маркович? – тоже проблемы. Другого, правда, рода. Он единственного сына потерял. Восемнадцать лет парню было.

– Кошмар. А что случилось?

– В армии погиб. Он в конце девяностых служил. Тогда время неспокойное было – дедовщина повсюду. Парня били, унижали. Не выдержал, сбежал из части. Зимой. До жилья не дошел – замерз в лесу.

Митрофанова покачала головой:

– Да, настоящая патогенная зона. И мой отец ведь тоже умер внезапно, ничем не болел.

– У него ишемическая болезнь сердца была. А он себя не берег, таблетки не пил. На грядках впахивал. Вот и случился инфаркт. Это доказано, я смотрел протокол вскрытия.

– Зачем?

– Надь, – укоризненно произнес Дима, – ну не могу ведь я тебя отправлять в непроверенное место!

– А сам в пекло лезешь… – она крепко прижалась к нему. – Боюсь я за тебя.

– Да ну, зайка, брось. Нашла противника – мелкий мошенник! Мы с куда более серьезными врагами справлялись.

Полуянов до поздней ночи помогал Наде обустраивать быт. Вкрутил несколько лампочек, починил розетку. Долго ковырялся с бойлером – и добился-таки, что еле теплая вода в красном кране сменилась огненно-горячей. Утром тоже – пока пережидал час пик – наладил телевизор, помог Наде вымыть окна. А когда отбыл – почти в двенадцать, – пообещал:

– Часам к девяти вернусь. Еще и стемнеть не успеет.

Надя долго стояла у раскрытых ворот, смотрела вслед Диминой «Мазде». Сердце щемило.

Девушка вздохнула. Заперла ворота, вернулась в дом. Май дышал близким летом, на улице духота. Полоть, скрести, мыть не хотелось. Совсем по-иному представляла она себе обустройство гнездышка. Вдвоем с Димой и с легким сердцем. А получилось – она одна, фактически скрывается. Поневоле настроишься на философский лад. И Надя пошла не на кухню, не в огород – в отцовский кабинет. Плюхнулась на диванчик. Открыла тумбочку, вытащила оттуда ворох писем. Наугад вытянула одно.

Знакомый уже школьный почерк. Сводная сестра Анжелика пишет. Конверт необычный, весь в ярких штемпелях. Из-за границы, что ли?

Надя отложила письмо. Ее одолевало редкое для нее чувство. Зависть к чужой жизни.

Начало девяностых годов. В стране бардак, почти что голод. А сводная сестра – такая же дочь, как она! – ездит в это время на зарубежные курорты. Пишет оттуда папе восторженные отчеты.

А ей приходилось донашивать одежду за дочками маминых пациенток и подруг. И за границу Надя впервые выбралась только с Димочкой, когда мамы давно уже не было на свете.

«В печку все эти письма – и не расстраиваться из-за ерунды!»

Надя сбегала на кухню, притащила мешок для мусора с оптимистичной оранжевой завязочкой и уже начала сбрасывать туда чужие конверты и чужую жизнь, но вдруг опомнилась.

Жизнь личных детей Кирилла Рыбакова девушку не интересовала.