Оранжевый - хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме - Пайпер Керман

Многие женщины готовы были стоять в очереди, чтобы попасть в «свой» душ. В одной из кабинок хорошей душевой напор был лучше, чем во всех других. Большие шишки вроде Поп заранее посылали гонца проверить, свободна ли эта кабинка, а если нет, занять им место в общей очереди. Стоило помешать одной из ранних пташек вовремя принять душ в «своей» кабинке, как на выходе тебя чуть не убивали взглядом.

Когда кабинка освобождалась и подходила твоя очередь, наступал момент истины. Одни из скромности заходили за занавеску прямо в муу-муу, в то время как другие прилюдно раздевались и, не стесняясь, выполняли все необходимые процедуры. Были и такие, кто не закрывал занавеску, устраивая бесплатное шоу.

Сначала я входила в число скромниц, но вода всегда сначала была холодной, и я взвизгивала, когда она касалась моей кожи. «Что там у тебя происходит, Керман? – неизменно шутил кто-то. – Пайпер времени не теряет!» Через некоторое время я решила, что сцена изнасилования Линды Блэр из фильма «Рожденные невинными» в стенах этого лагеря точно не повторится, начала включать душ заранее и проверять, что вода хотя бы немного нагрелась, прежде чем стянуть с себя муу-муу и проскользнуть внутрь. В результате у меня появилось несколько поклонниц, прежде всего моя новая соседка Делишес, которая удивленно восклицала:

– Ого, Пайпер! Сиськи у тебя что надо! Прямо как из телика!!! Такие задорные, торчком стоят! Вот черт!

– Э-э, спасибо, Делишес, – отвечала я.

В повышенном внимании Делишес не было ничего страшного. На самом деле мне даже немного льстило, что она вообще заметила меня.

Вся уборка в лагере, включая авральную чистку наших отсеков воскресными вечерами, носила ритуальный характер. Один день в неделю в блоке Б отводился на стирку (прачкой была одна из заключенных, пожилая женщина, которую все звали просто Бабушка), поэтому накануне вечером я набивала свой мешок грязными носками и хозяйственным мылом. Натали будила меня в пять пятнадцать, еще до открытия прачечной, чтобы я могла первой сдать свои вещи в стирку. Иначе мне пришлось бы становиться в очередь полусонных женщин, которые плелись по темному коридору в прачечную. Зачем было спешить? Точно не знаю. Нужны ли мне были мои вещи днем, а не вечером? Нет. Этот ритуал был лишен смысла, но я все равно принимала в нем участие, чтобы лишний раз не стоять в очереди, ведь стоять в очередях в тюрьме приходилось постоянно. Как я поняла, для многих женщин это было не в новинку. Если вам не посчастливилось в своей жизни тесно общаться с государством, будь то ради получения муниципального жилья, бесплатной медицинской помощи или талонов на еду, вам волей-неволей приходилось проводить в очередях безумное количество времени.

Я дважды совершала ежемесячное паломничество на склад, чтобы получить свои восемь пачек порошкового хозяйственного мыла, которое выдавала неулыбчивая заключенная. Мыло выдавали раз в месяц: в заранее назначенный день в обед на склад маршировали все четные номера, а на следующий день – нечетные. Работавшие на складе заключенные держались особняком и подходили к процессу очень серьезно. Они считали мыльные дни вторжением на свою территорию и молча сидели или стояли, пока другие заключенные выстраивались в очередь, чтобы получить эту тюремную подачку.

Мне так и не удалось понять, почему бесплатно нам давали только хозяйственное мыло (не считая, конечно, туалетной бумаги, которой нас снабжали раз в неделю, а также лежащих в душевых гигиенических прокладок и тампонов). Хозяйственное мыло продавалось и в тюремном магазине. Кое-кто покупал «Тайд» и отдавал свои восемь пачек бесплатного мыла тем, у кого ничего не было. Почему бы не давать туалетное мыло? Или зубную пасту? Видимо, логика этого выбора была понятна разве что чиновникам чудовищной бюрократической машины Федерального бюро тюрем.

Я внимательно присматривалась к тем, кто сидел в тюрьме долго, как Натали. Как она выдержала? Как прожила восемь лет в таком мрачном месте, не растеряв при этом своего достоинства и благородства? Как не сошла с ума? Где она черпала силы, чтобы жить? До выхода на волю ей оставалось всего девять месяцев. Отовсюду я слышала один и тот же совет: «Мотай свой срок и не позволяй сроку вымотать тебя». Как и все в этой тюрьме, я должна была учиться у мастеров.

Когда я привыкла ко всем ритуалам, мое существование сразу стало гораздо терпимее. Одним из первых был ритуал приготовления и питья кофе. В день моего прибытия наглая дамочка, которая раньше работала биржевым брокером, дала мне пакет растворимого кофе и банку порошковых сливок. Ларри был невероятным снобом по части кофе и особенно настаивал на конкретных методах его приготовления, предпочитая френч-пресс. Порой я гадала, что бы он делал, если бы сам попал за решетку: отказался бы от кофе совсем или все же перешел на «Нескафе»? По утрам я заваривала чашку кофе возле капризного титана и вместе с ней шла в столовую на завтрак.

После нашего раннего ужина частенько приходила Нина, которая спрашивала, не хочу ли я «сходить за кофе». Я всегда хотела. Мы заваривали его в своих кружках и устраивались там, где позволяла погода, иногда садясь позади блока А и глядя на юг, в сторону Нью-Йорка. Мы болтали о Бруклине, ее детях, Ларри, книгах и сплетничали о других заключенных. Я без конца задавала ей вопросы о том, как пережить свой срок. Иногда Нина бывала не в настроении для кофе. Уверена, ее порой утомляло, что я вечно хожу за ней хвостом, но она всегда была рядом, когда я нуждалась в ее мудрости.

Я проглатывала все получаемые книги, держалась подальше от телевизионных комнат и с завистью наблюдала, как заключенные уходят на работу. Невозможно ведь вечно перекладывать вещи в шкафчике! Я подозревала, что работа помогает убивать время, и пыталась угадать, кто чем занимался и почему некоторым приходилось надевать стильные комбинезоны защитного цвета. Одни заключенные работали на лагерной кухне, другие мыли полы и убирали душевые и общие комнаты. Преимуществом уборщиц были короткие смены – всего по несколько часов в день – и возможность работать в одиночестве. Некоторые женщины дрессировали собак-поводырей, с которыми не расставались ни на минуту: за этой программой даже закрепилось печальное прозвище «Щенки за решеткой». Еще кое-кто работал в службе строительства и эксплуатации – каждое утро эти заключенные садились в автобус и отправлялись обслуживать канализацию и территорию. Элитное подразделение узниц маршем отправлялось на склад, через который в обязательном порядке проходили все прибывающие в тюрьму и покидающие ее и в котором при желании можно было разжиться контрабандой.

Некоторые работали в производственной компании UNICOR, функционирующей внутри федеральной тюремной системы. UNICOR производит широкий ассортимент продуктов, которые затем по государственным каналам продаются за многие миллионы долларов. В Данбери изготавливали радиодетали для армии. Работа в UNICOR оплачивалась значительно выше, чем любая другая, ставка составляла более доллара в час, в то время как базовая ставка равнялась всего четырнадцати центам. Работницы UNICOR всегда были опрятно одеты в отглаженную форму. По утрам они заходили в большое, похожее на склад здание, возле которого всегда были припаркованы фуры. Кое-кто из девушек строил глазки шоферам, смотревшим на них настороженно, но с интересом.