Нет царя у тараканов - Дэниэл Ивен Вайсс

Внезапно Американская Женщина подняла меня в воздух. Я испугался, что моя железа останется у нее в пасти. Я непроизвольно брыкался, взлетая над деревянным полом, и монстры зашлись в новом приступе хохота. В железе обжигающе пульсировало – Американская Женщина тоже смеялась.

– Горяченького парня ты заполучила, – заметил Седой.

Она меня выплюнула. Я упал на пол. Над раздутой железой не смыкались крылья.

– Пробовал грязь в мыльнице? – ответила она, улыбаясь и отплевываясь. – Вот он на вкус такой же.

Пока они забавлялись, я скользнул между ног. Даже если не успею добежать до выхода, может, найду щель и там пережду. Они уже развлеклись, я им скоро наскучу.

Я недалеко ушел, и тут раздался голос Американской Женщины:

– Куда ты собрался, мой принц? Ты сказал – делай, что хочешь, а твое слово для меня закон. – И она властно преградила мне путь.

Я подлез под нее; все равно, что спрятаться в гараже. Я понятия не имел, как же мне до нее достать.

– Американская Женщина, – сказал я. – Там, где я рос, говорят: «Она склоняется, чтобы победить». Но в Риме, аморе, поступают, как Тамбеллини.

Хорошо бы Тамбеллини раздавили их всех своими ножищами.

По очертаниям тени Американской Женщины я попытался вычислить, где у нее гениталии, и пристроил свои. Мой фалломер, мой крюк никогда не расправлялся полностью; в этом не было нужды. Но на этот раз ему предстоял долгий путь.

– Спустись ближе или плюнем на это, – сказал я.

Она глянула вниз. Судя по ее лицу, игры кончились. Я прицелился. Фалломер преодолел рекордную дистанцию. Я впервые чувствовал, как напряглись мускулы. Когда стало больно, я принялся нащупывать ее отверстие. Безуспешно. Американские дикари гоготали. Я оглянулся: я проделал не больше половины пути до Американской Женщины. Рядом с ее сверкающими конечностями мой честный фалломер колыхался пушинкой.

– Осторожней, не то его монстр тебя порвет! – крикнул тип со шрамом.

Эта сука не двигалась. Я напрягся, к заду прилила кровь. Но моя конституция не могла предотвратить это унижение.

– Дьявол!

Свист аборигенов напоминал падающие бомбы. Американская Женщина опустилась на меня. Ощутив ее вес, я согнул фалломер и направил его внутрь. Она больше не смеялась. Но вход был так огромен, а подкладка так мощна, что я не мог зацепиться. Фалломер обшарил ее дырку дважды, но затем обессиленно выпал, судорожно сокращаясь.

– Она склоняется, чтобы победить, – прошептала Американская Женщина. – Ты прав, отличная идея. – И она всем весом навалилась мне на спину.

Ноги у меня по-крабьи разъехались. Меня прижало к полу такой тяжестью, какой я не чувствовал никогда в жизни. Американская Женщина улеглась и поерзала, запечатывая мне дыхальца. Скоро я уже едва дышал. Чего она хочет? Есть методы убийства и попроще.

– Полегче с ней, жеребец, – сказал Шрам. – Без жестокостей!

Все мои силы уходили на то, чтобы выдержать ее вес. Шум нарастал. Скоро вокруг уже дико выли. Американцы скакали, точно обезьяны. Я никогда не встречал такого поведения у высших форм жизни.

– Бык! Тяжеловес! Он ее на всю жизнь изуродует!

Я не имел представления, о чем они; по-моему, толпиться вокруг моего зада – излишняя грубость. В арьергарде у меня все, как полагается. Я напряг мускулы, чтобы лишний раз проверить.

И тогда я понял. Случилось немыслимое. Тяжесть Американской Женщины и мои старания ее удержать выдавили на пол мой честный фалломер, точно тюбик зубной пасты. Там он и лежал, дряблый и бесполезный.

Я был бессилен предотвратить окончательное падение.

– Тревога! Тревога! Германия сбрасывает атомную бомбу в шесть часов!

И вот так мой драгоценный сперматофор, генетический гарант моего вида, предмет вожделения множества прелестных самок Блаттеллы, постыдно шлепнулся на грязный пол Тамбеллини. Вой достиг кульминации.

Американская Женщина встала. Освобождение было прекраснее любого оргазма, что я когда-либо испытывал. Она перекатилась на спину и засучила ногами, подвывая:

– О, малыш, со мной такое впервые!

Я желал лишь одного: пусть Гек и Ви заберут нас, пусть обрызгают спреем. Толпа сгрудилась вокруг моего сперматофора, будто озверевшие дети, а я прихватил панцирь ранней модели Американской Женщины и потащил к выходу. Я его заслужил.

Я волок панцирь по коридору. Он оказался тяжелее и толще, чем я предполагал.

– Мой сладенький Гек, – промурлыкала Ви. Послышались легкие шлепки по обвисшей плоти. – Ты же не идиот, чтобы соглашаться работать на Леттермана. Оставайся на почтамте. Может, марки подорожают.

– О, Ви, ты Магдалина!

Телевизор выключили. Смачный поцелуй, затем заскрипели пружины. Я помчался прочь, чтобы этого не слышать.

То были странные времена: самым безопасным местом в моем мире был общий коридор на третьем этаже. Под флуоресцентными лампами я выглядел рок-звездой. Я добыл для колонии еду, хотя и не был уверен, что нас с ней не поджарят на пару, когда я позову всех к столу. А если они ее примут – что хорошего? Несколько дней пира, а затем снова летаргия и тщета. Другого шанса не будет. Из бывшей Американской Женщины следует выжать побольше.

Я запихал панцирь в щель между кирпичами, где недоставало раствора. Утром придет Джеймс со шваброй, и я спрячусь за панцирем. Даже мертвая Американская Женщина внушала мне ярость и ужас, но еще, боюсь, – страсть. То была полезная пытка: я понял, как ее использовать сейчас и впоследствии. Теперь следует ждать и терпеть.

Каждый день я проверял почту на коврике у двери. Письмо пришло только через две недели. Тогда я перенес Американскую Женщину к порогу. Я влез в панцирь, словно индеец под шкуру бизона, и вошел в квартиру.

– Вторжение! Вторжение! – завопил Психоклей. Я был польщен. Несколько граждан сиганули под плинтус. Я прошагал по коридору.

Несколько Вибрамсов копались в пыли, застрявшей в дверной петле. Последние отпрыски здорового семейства, счастливая встреча. Я прижал их к двери. Самым низким басом прорычал:

– Делайте, что скажу, или превратитесь в спагетти.

Гош Вибрамс посмотрел на меня внимательно и сказал:

– Ладно. Какая досада.

– Наверх, на каминную полку.

Я пропустил их вперед. Карабкаться наверх, тащить панцирь да еще сохранять маскировку – тяжкая задача. Наверху, еле переведя дух, я приказал:

– Белая пешка. Передвиньте вперед на одну клетку.

Ноги скользили и скребли по мрамору: пешка пересекала черту. Зря мои сограждане так ревностно служат врагу.

Я отпустил их восвояси.

– А почему мы все не передвинули, Псалтирь? – спросил Гош. – Вот бардак бы получился.