Нет царя у тараканов - Дэниэл Ивен Вайсс

Я споткнулся о красную ручку и упал на бок. Я побежал по шарику стержня, точно по бегущей дорожке в тренажерном зале. Ручка давно не писала – или вообще никогда. Я затрясся и направил мощную струю мочи в просвет вокруг шарика. Ручка расцвела весенним оазисом. Я пропитал чернилами все шесть ласт и ушел, капая краснотой, словно маньяк в фильме ужасов.

Я поспешно вернулся в коробку и понаставил печатей на одном краю шарфа. Красная клинопись так резала глаз, что даже снисходительная Элизабет вряд ли посчитает ее фольклорным орнаментом.

Когда пятна подсохли, я снял ласты и бросил их в коробку. Хорошо бы Вэйнскотты их разглядели. Я бы с интересом послушал, как они спорят, что это такое.

Затем я пошел по стене к термостату. Можно пролезть и передвинуть стрелку под пластиковым окошечком, но Оливер заметит и просто вернет ее на место. Поэтому я прошел внутрь термостата к полоске из двух кусочков металла, которая двигала стрелку. Металлические кусочки так хрупки, что я с легкостью их разогнул. Теперь стрелка не шевельнется, какая бы температура в комнате ни была. Термостат от нее не зависел. В бесчисленные щели в старых оконных рамах задувал ветер. В квартире быстро холодало.

Элизабет пришла домой и тут же принялась готовить ужин. Ее согревало тепло от плиты. Оливера – его мартини. А вот я замерзал.

Но после ужина плита остыла. Элизабет посмотрела на термостат.

– Что с ним такое? – спросила она, постучав в окошечко. Раскрасневшийся после третьей порции выпивки и утонувший в собственном жире Оливер не двинулся. Элизабет натянула толстый свитер и поежилась.

В конце концов она сказала:

– Олли, по-моему, обогреватель не работает. Он со стоном поднялся, опрокинув половину четвертого мартини себе на брюки. Взглянул на термостат.

– Семьдесят два градуса. Ты чего хочешь? Устроить тут сауну?

Он тяжело плюхнулся обратно, затрещала обивка.

Оливер продолжил читать. Элизабет села рядом, сунув ноги не под его обширный зад, а под собственную упругую попку. Запихав руки подмышки, она рассеянно оглядывала комнату. Наконец увидела коробку.

Она подошла к столу, открыла ее и нежно вытащила шарф. Улыбнулась, прижав его к щеке.

Оливер поднял глаза.

– И сколько ты на это выкинула?

– Мне его Руфь и Айра подарили на день рождения. Не помнишь?

– Ну тогда не забудь про их дни рождения, а то тебе напомнят.

– Ох, прошу тебя!

Элизабет развернула шарф. Я боялся, что мое художество оказалось снизу. Но Элизабет поднесла шарф к настольной лампе и поскребла пальцем.

– Олли, тут что-то прилипло.

– Что такое, ценник? Дай-ка мне.

Он поцарапал следы моих ласт ногтем толстого большого пальца и сунул тряпку жене.

– Это грязь, дорогая моя. Руфь и Айра подарили тебе на день рождения грязь.

– Как думаешь, она отстирается?

– Трудно сказать, эта корейская синтетика…

– Прекрати. Это настоящий «шалли». Как думаешь, будет очень невежливо, если я им скажу?

– Почему бы и нет? Эти христопродавцы сходят к Бернштейну, назовут свой номер и поменяют что угодно на что угодно.

Элизабет обмотала шарф вокруг шеи.

– Олли, мне очень не нравится, что ты так говоришь о людях, которые потратили время и купили мне подарок на день рождения. Ты даже этого не сделал.

– А я зря времени не тратил. Я ведь пригласил тебя на ужин? Весьма романтично.

– В «Бургер-Кинг»? Бизнес-ланч на двоих? Он уронил газету.

– Ты чего от меня хочешь? Моя любовь измеряется в долларах? Я должен выбрасывать деньги на всякую мишуру? Или ты бы предпочла, чтоб я вырос в вере, где тратятся на бога, никак не меньше?

Благословен Оливер: он задел ее много сильнее, чем надеялся я, испортив шарф.

– Они наши лучшие друзья. Они добрые и щедрые. А ты говоришь про них одни мерзости. Ты, видимо, хочешь, чтоб мне от нашей дружбы стало противно. Так вот, ничего не выйдет, ясно? Твои проблемы.

Позже Оливер улегся в постель, нагруженный алкоголем под завязку. Он потянул Элизабет за плечо, но она хлопнула его по руке и сказала:

– Не сегодня.

Обе пары – в прекрасном настроении для пятничного ужина. Мне остаются лишь последние приготовления.

Я вернулся домой за несколько часов до рассвета – самое безопасное время для поисков пропитания. Я надеялся, что эпизод с Джулией заставит граждан искать тщательнее. Но колония, похоже, снова пришла в уныние. Я услышал только одного ненормального откуда-то из угла: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Вам нечего терять, кроме своих цепей!» В кои-то веки я мечтал, чтобы кто-нибудь послушался.

Но сегодня у меня имелась цель – нужно снова пообщаться с моими пылесосными нимфами. Я нашел первую личинку ближе к полудню – Айра и Руфь уже отчалили на работу. Нимфа слонялась в компании себе подобных возле плинтуса. Когда я приблизился, она шмякнула по плинтусу передними ногами.

– Получай, гнида! – сказала она. Остальные засмеялись.

Бактерии с лапками. Это не игра – они беззащитные микроорганизмы, у них нет шансов. Настоящий порок: молодняк учился, наблюдая людские выходки или слушая рассказы о них.

Я поднял нимфу за передние ноги.

– Что ты хочешь доказать?

– Да пошел ты! – огрызнулась она. Что с ее инстинктом самосохранения – грязный язык ставит под угрозу ее жизнь. Ее хитин затрещал в моей стальной хватке. Она тихонько захныкала, но на глазах корешей не посмела просить о пощаде. Мне хотелось ее придушить. Но она мне еще нужна.

Маловата для своего возраста. Когда мы ломали замок Вэйнскоттов, она была второй нимфой. Давно пора повзрослеть, а она до сих пор четвертая. И даже последние две линьки не удались: осталась длинной и хрупкой, с тонкими слабыми конечностями.

Я ее уронил. Она потерла ушибленное место. Я попросил о помощи. Она расхохоталась. – Там тебе куча еды, – пообещал я. Вскоре она разыскала семерых уцелевших подружек. Восьмую закатали в скатерть – сгинула в стиральной машине. Все бледные, анемичные и тоже в гнуснейшем настроении. Я расстроился. Избалованное дитя эпохи Цыганки, я отказывался мириться с тем, что новые поколения будут чем-то хуже нас – королей экосферы, мастеров выжигания.

В награду они получат Американскую Женщину, сказал я. Вибрамсы, конечно, о ней уже разболтали. На открытом полу нимфы двигались решительно, не обращая внимания на зрелища и звуки, несколько месяцев назад внушавшие им ужас. Влезли в зад пылесоса без колебаний.

– Шесть проволочек, – сказал я. – Вдвое длиннее той, что мы оторвали в прошлый раз. Они нужны мне после обеда.