Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера. 1920-1945 - Генрих Гофман

Гитлер замолчал и снова стал мерить шагами огромный зал Бергхофа, время от времени рассеянно посматривая в гигантское окно на необычайно красивую панораму Унтерсберга и его любимых Зальцбургских гор. Потом он снова повернулся ко мне:

– Меня интересуют мелочи, которые часто остаются незамеченными, но порой позволяют гораздо яснее представить характер человека, чем доклады разных болванов из министерства иностранных дел! Так что, Гофман, в Москве смотрите в оба!

В таком же приподнятом настроении Гитлер сердечно попрощался со мной. На его сияющем лице были явно написаны радость и удовлетворение от большого успеха.

Естественно, поездка держалась в большом секрете. Но я все-таки хотел дать знать жене хотя бы то, что в ближайшее время не смогу вернуться в Мюнхен. Как всякая женщина, она умирала от любопытства, что же это за таинственное путешествие.

– Совершенно секретно! Ни о чем не спрашивай меня! – возразил я.

– Хайни, если это то, что я думаю, то я в полном восторге. Думаю, это самая удачная мысль Гитлера!

Моя вторая жена не относилась к страстным поклонницам Гитлера, и я нередко попадал впросак из-за ее колких замечаний, часто в точку. Поэтому на ее последний выпад я вообще не посмел ответить; даже у стен есть уши!

На следующий день мы уже были в воздухе – и мир ничего об этом не знал! Мы приземлились в Кенигсберге, там же и заночевали. Так случилось, что в тот самый вечер в гостинице открывался бар «Немецкий дом». Такую возможность нельзя было упустить, и мы провели веселенькую ночь.

Прямо из бара я отправился в аэропорт, где уже урчали моторы нашего самолета. Через несколько минут мы вылетели – на этот раз в Москву. Убаюканный ритмичным гулом моторов, я уютно устроился в кресле и скоро погрузился в безмятежный сон. Через мгновение – как мне показалось – какой-то надоеда похлопал меня по плечу, и сквозь полусон я услышал голос: «Посадка через три минуты!» Я пять часов проспал как младенец!

Первое, что я увидел при посадке, это нечто такое, что всего несколько дней назад показалось бы мне полной несуразицей, – серп и молот рядом со свастикой! После встречи в аэропорту наш посол граф фон Шуленберг пригласил нас поселиться в немецком посольстве, где в честь нашего прибытия устраивался торжественный вечер.

Нас поразило достойное Лукулла изобилие холодных закусок на фуршете. Мы не ожидали найти подобные вещи в Москве. Но посол объяснил, что все это привезено из-за границы, даже хлеб из Швеции, масло из Дании, а остальное из других стран. Это тоже поразило меня, но совсем в другом роде!

На ужине мы встретили всех аккредитованных в Москве дипломатов, среди них были генерал Кёстринг, немецкий военный атташе, который пробыл там несколько лет. Авторитетное мнение Кёстринга оказалось для нас весьма познавательно и пролило новый свет на Сталина и его политику.

– Ходят слухи, что Сталин при смерти – будто бы он так болен, что его держат для мебели, и прочее.

– Ничего подобного! – сказал он нам. – Этот человек в хорошей форме и отличается невероятной работоспособностью.

Что касается более широких политических вопросов, его взгляды были не менее интересны. В политическом смысле, сказал он, Сталин главным образом смотрит на Дальний Восток, в котором видит просторное поле для расширения власти и влияния Советского Союза.

– А как по-вашему, генерал, что на самом деле он думает насчет Гитлера и нацистской Германии? – спросил я, осмелев.

Кёстринг не имел на этот счет никаких сомнений.

– Нет другого человека, – подчеркнул он, – который был бы столь же искренне дружелюбен и готов помогать мне и графу Шуленбергу, как Сталин. Он много раз повторял нам – и я вполне уверен в серьезности его слов, – что питает глубочайшее уважение к фюреру, его политике и немецкому народу и что, невзирая на принципиальные различия между национал-социализмом и коммунизмом, не видит причин, почему эти две системы не могут уживаться бок о бок в мире и к взаимной выгоде.

О пакте, на заключение которого мы приехали, Кёстринг сказал, что, конечно, это брак не по любви, а по расчету, договоренность, выгодная обеим сторонам, но, несмотря на это, она, вероятно, просуществует многие годы.

Между прочим, впоследствии Гитлер не выкажет особой благодарности своему главному переговорщику графу Шуленбергу за его усилия, и граф закончит свои дни на виселице после раскрытия июльского заговора 1944 года. Генерал Кёстринг, которого я видел в Нюрнберге в 1946 году, недавно умер в горной баварской деревушке, где мирно провел последние годы жизни.

На следующий день посольство отдало в наше распоряжение машину, и мы поехали осматривать город. Огромное впечатление на нас произвел Кремль, как и красивые, широкие улицы и площади, особенно Красная площадь с большим Мавзолеем Ленина. Однако время для осмотра достопримечательностей было неподходящее, так как с нашим визитом в Москву совпала неделя памяти Ленина. Со всех частей России в Москву съезжались люди, чтобы посмотреть на покойного вождя, и длинной вереницей шли мимо большого Мавзолея. Огромная очередь, состоящая из сотен тысяч людей, растянувшаяся на несколько километров, днем и ночью медленно шла, чтобы отдать честь духовному отцу Союза Советских Социалистических Республик.

Фотографировать, в общем, было запрещено, но фон дер Шуленберг считал, что никто не будет против, если я потихоньку сделаю несколько снимков. «Обязательно сходите на кладбище, где похоронена жена Сталина, – сказал он. – Может быть, вам представится возможность сказать ему об этом – я знаю, он будет доволен».

Могила оказалась одной из самых красивых, которые мне доводилось видеть. Может быть, памятник из белого мрамора и не отличался большими художественными достоинствами, но его очарование заключалось в чистых линиях и живой грации прелестной и мастерски изваянной женской фигуры.

На обратном пути мы посетили монастырь, переделанный под жилое здание. Когда машина остановилась, нас тут же окружила стайка детей в лохмотьях, и мы с удивлением увидели, что все они держат огромные разноцветные мячи, с которыми в других странах могут играть только дети богатых родителей. Потом нам сказали, что эти мячи раздают бесплатно от государства для пропаганды и чтобы содействовать развитию государственных фабрик резиновых изделий.

Перед возвращением в посольство мы остановились у большой гостиницы и с балкона верхнего этажа полюбовались прекрасным видом на изысканную панораму Кремля. Огромные серп и молот на центральном куполе – освещаемые ночью ярко-красным светом – производили незабываемое впечатление. А в гостинице за бутылку шампанского и четверть дыни с нас запросили тридцать пять рублей – наши суточные в иностранной валюте!

Мы уже пробыли два дня в Москве, а я все ждал разрешения ГПУ, чтобы попасть в Кремль. Наконец около девяти часов вечера 28 августа я его получил.

Но разрешение на посещение Кремля – это совершенно не то же самое, что и разрешение сфотографировать Сталина. В этом мне пришлось положиться на умение графа фон дер Шуленберга, который вместе с Риббентропом вел переговоры со Сталиным и Молотовым.