Вечный день - Эндрю Хантер Мюррей

—И как думаешь, он добьется успеха?

—Скорее всего. Ходят тут кое-какие слухи. Всего лишь слухи, конечно же,— Дэвид тяжело вздохнул, словно заранее ужасаясь собственным словам.— В общем, поговаривают, будто он наконец-то получит от американцев то, чего ему так хочется.

—И что же это?

—Элли, да где ты была все это время? Он же всегда мечтал заполучить ядерное оружие!

—А, точно. Да, про это я знала. Ну и что он будет с ним делать?

—Да кто ж его знает… Но штука в том, что на протяжении тридцати лет нашего премьера сдерживало только американское ядерное оружие. А так он вновь обретет контроль над всей страной — во всяком случае, в пределах зоны поражения. С этими игрушками он хоть завтра может вторгнуться в Скандинавию или куда там ему вздумается.

—Боже!..

—Повторяю, это непроверенные слухи. Надеюсь, просто ложные.

Тут мимо них кто-то прошел. Дэвид сразу же откинулся назад и демонстративно сменил тему:

—Значит, так и живешь на платформе? Все пытаешься пригвоздить течения?

—Ага, на платформе. А ты?

—Да на старом месте живу. Изменений не так уж и много.— «Старым местом» было жилье на Квинсвей, которое Элен и Дэвид делили до расставания.— Нынче там очень тихо,— он улыбнулся,— только я все равно не задерживаюсь. Постоянно выдергивают, даже не выспаться.

—Как коллеги?

Дэвид кивнул самому себе и оглядел буфет.

—Спасибо, хорошо,— затем посмотрел на Хоппер и уже тише добавил: — всё те же проблемы.

—По-прежнему не знаешь, кто на вас работает?— так же вполголоса спросила она.

—Ой, да все они работают на нас. Просто у половины имеется вторая работа. Ей-богу, именно такое трудолюбие Давенпорту как раз по нраву.

Ни для кого не было секретом, что правительство сохраняет присутствие в газете. Помышляют ли наборщики о забастовке, полаялись ли редакторы на летучке — любые новости немедленно становились известны Уайтхоллу.

По закрытии основной массы газет — как раз с введением чрезвычайного положения, за год до Остановки,— издание «Таймс» все же разрешили, на условиях «стратегического надзора», как окрестили негласную цензуру. Тогдашний главный редактор был близок к правительству, а правление всячески демонстрировало податливость. Всех заподозренных в смутьянстве журналистов освободили от исполнения обязанностей.

Все тридцать лет газета существовала в прелюбопытнейшем состоянии неопределенности: и не официальный орган пропаганды, и не свободная пресса в прежнем смысле слова. Помимо «Таймс» в стране выходила еще одна национальная газета — под таким же строгим надзором, и работала государственная радиостанция.

—Тяжело тебе, должно быть?

Дэвид вздохнул.

—Сейчас стало гораздо хуже. Даже если мы узнаем, кто у нас кроты, ничего поделать все равно не сможем. Уволим — так нас и закроют. По сути, мы свободны печатать что вздумается — до той поры, пока так не поступаем. Правительство только радуется слегка негативным статьям, поскольку они якобы показывают, что издание не пляшет под их дудку. Не будь я в таком благодушном настроении, обязательно поплакался бы, как все тяжело и уныло.

—Дэвид Гэмбл, да ты же сама нелояльность. Ушам своим не верю.

—Я-то? Отнюдь! Я здесь,— он пожал плечами,— по воле премьер-министра. Честь для меня, можно сказать,— ответ, однако, прозвучал на минорной ноте.

Дэвид отхлебнул кофе и снова оживился.

—Тем не менее ты же явилась не потому, что тебя тревожит наше житье-бытье в «Таймс»! Если так, то из тебя явно недостаточно тянут жилы на этом конструкторе-переростке, где ты обосновалась.

Хоппер вкратце пересказала причины своего визита: письмо, эскорт, больница, кража со взломом.

—Эдвард Торн?— Дэвид откинулся на спинку стула.— Ты вроде как говорила, что когда-то училась у него?

—Да,— только это она и рассказывала, не вдаваясь в подробности.

Когда после университета она познакомилась с Дэвидом в Лондоне, то, пытаясь заново построить свою жизнь, свела историю едва ли не к шутке: «Мне преподавал сам Торн, великий министр. Ну не круто ли, а?» Быть может, хвати Элен тогда духу, выложи она ему всю правду, прошлое не глодало бы ее годами, не отталкивало бы от мира и населяющих его людей, в том числе и от Дэвида. Теперь-то уж поздно.

—Тебе что-нибудь известно о нем?

—С ходу припоминаю не особенно много. Вроде начинал он как ученый. Урожаи там, генетика. Состоял в дружбе с Давенпортом еще за несколько лет до Остановки. Вскоре после этого заведовал чуть ли не половиной дел в стране. Через его стол проходили почти все внутренние вопросы, в то время как премьер-министр занимался военщиной. А потом он в пух и прах разругался с Давенпортом, и его отправили в захолустье или на пенсию, что-то такое,— разумеется, после короткого периода преподавательской деятельности. Мне вообще казалось, он давно уже умер.

—И это «не особенно много»?

Дэвид с улыбкой покачал головой.

—В свое время он был медийной личностью. Вот только ума не приложу, что такого он мог тебе рассказать. Он же не был связан с правительством целых пятнадцать лет.

«Не был». Дэвид, наверно, и сам не заметил, как непринужденно применил к Торну прошедшее время.

—А еще что-нибудь у тебя есть на него? В смысле, записи какие-нибудь?

—Конечно, есть. Хочешь, чтобы я покопался?

—Да, если не сложно.

—Брось, пустяки. Правда, придется заглянуть в архив. Пойдем со мной, настоящее путешествие.

Хоппер кивнула и последовала за ним через буфет. По пути Дэвид поздоровался с несколькими коллегами.

Выпускающий редактор. Он всегда мечтал об этой должности. Когда они только познакомились, Дэвид работал судебным репортером — лез не в свое дело, задавал неудобные вопросы. Затем его перевели в новостной отдел, где он проявлял уже большую покладистость, и тогда-то и начался его карьерный рост. Теперь Хоппер разглядела в нем некую обстоятельность, серьезность — странным образом, однако, уживавшуюся с мальчишеской проказливостью.

А в период их брака, когда Дэвид начал восхождение по служебной лестнице, Элен казалось, что честолюбие уничтожило в нем всё, что нравилось ей прежде. Бесшабашный репортер, всегда готовый отстаивать собственное мнение, постепенно превратился в осторожного редактора, предпочитающего, дабы не задеть чьи-либо чувства, купировать факты и замалчивать истину. Впрочем, и сейчас, несмотря на прозвучавшие шуточки на грани фола, Дэвид оставался сосредоточенным и сдержанным.

Да, и еще он очень хотел иметь детей, что у Элен вызывало смешанные чувства, но никак не одобрение. В конечном счете именно это и поставило крест на их отношениях.

Она любила Дэвида. Вот только между ними встала его жажда полноценной семьи, напоминающей ту, в которой он вырос и которую утратил десять лет назад, после смерти родителей. А для подобной ответственности Хоппер ощущала себя совершенно неподходящей. В итоге спустя четыре года корабль их брака закономерно пошел ко дну. И когда, впрочем, уже слишком поздно, она все-таки забеременела и случился выкидыш, это стало еще одним разделяющим их секретом. Дэвиду об этом она рассказывать не стала — по многим причинам. Да и к чему?..