Быть избранным. Сборник историй - Елена Татузова

Кто они, те праведники, ради которых стоит любой город на земле? Ради которых стоит и любимый город мой и родная страна? Только Господь знает ответ. Но, возможно, незаметные люди в темных деловых костюмах, промозглым мартовским утром стоящие на коленях перед Голгофой, помогают своей молитвой держать этот мир на краю. Почему-то я в это верю. И от этого легче дышать.

На крашеной скамейке неподалеку от входа сидела и плакала хорошо одетая женщина средних лет. Плакала тихо, украдкой, но горько и с внутренним надрывом. Глядя в одну точку, она время от времени быстро вытирала бумажным платком глаза, и снова складывала руки на коленях, нервно комкая между пальцами влажную от слез бумагу. Что-то детское, обиженное было во всей ее позе, повороте головы, надутых губах. Ее никто не трогал, никто не подходил, ни о чем не спрашивал, не сочувствовал и не утешал. В конце концов, в мегаполисе должно быть у человека место, где можно спокойно поплакать, а церковное подворье к тому как раз и располагает более всего.

Отец Феодор тоже не подошел. В другое время он бы непременно принял участие, спросил, в чем же дело, выслушал, утешил и, возможно, дал какой-то совет, но не в этот раз. Он очень торопился на вокзал, а нужно было еще переодеться, закончить сбор чемодана и дойти с вещами до метро.

Первый день отпуска был заранее четко расписан. Если он опоздает на автобус, то ждать следующего четыре часа. И билет на него значительно дороже, ибо комфорта побольше. Отец Феодор за комфортом не гнался, поэтому на билете экономил, соглашаясь претерпеть некоторые неудобства в течение нескольких часов, благо молодой возраст еще легко прощал любые нагрузки.

Этот рейс был неудобен со всех сторон: и автобус подавали обычно дряхлый, душный, тряский и нудно дребезжащий; и водители случались хамоватые; и по времени отправления в самой середине рабочего дня он, казалось, мало, кому подходил; и по времени прибытия в конечную точку глухой ночью, когда уже никакой транспорт не ходит, кроме такси, да и его хоть со свечкой ищи. А вот, поди ж ты, тем не менее, людей было всегда под завязку. Многих привлекала дешевизна. Ведь для тех, кто ездит каждую неделю, в месяц выходит немаленькая экономия. Отец Феодор ездил два раза в год, но тоже предпочитал беречь деньги. Поэтому он и прошел безучастно мимо скамейки на родном подворье. И, как оказалось, совершенно напрасно. Рейс все равно задержали на целых два часа.

Когда же толпа измученных томлением на солнцепеке и непонятным ожиданием пассажиров, наконец, шумно и с раздражением стала рассаживаться по своим местам, отец Феодор испытал противоречивые чувства: с одной стороны несколько огорчился, увидав, что ему досталось место над колесом, а значит, более тряское и тесное, чем он рассчитывал. А с другой – радостное удивление и облегчение от того, что кресло рядом было занято той самой женщиной, не так давно горько плакавшей в платочек. Знать, положил Бог им все-таки встретиться. Отец Феодор удовлетворенно хмыкнул в усы. Мысль о том, что он поступил неправильно, не давала покоя. И вот теперь у него есть шанс все исправить.

Он уложил ручную кладь на полку, опустил свое сухопарое тело на жесткое сиденье у окна, и принялся обстоятельно устраиваться: достал из маленькой барсетки какой-то серый комок, расправил на коленке, поднес к губам. И через пару минут комок превратился в полукруглую дорожную подушку, которую отец Федор тут же и определил себе на шею. Соседка покосилась на него, удивленная, видимо, такой предусмотрительностью. Тем временем священник вытащил бутылочку с водой и уместил ее рядом с собой, поблизости. Завершила весь процесс обустройства толстая книга в коричневой безымянной обложке, какие обычно надевают на учебники старательные и аккуратные ученики. Ее он положил перед собой на шаткий столик, открывавшийся из спинки переднего кресла. Покончив с этими приготовлениями, отец Феодор с облегчением откинул голову на видавший виды подголовник и поправил свою подушечку. Вот только теперь он смог расслабиться. Кажется, отпуск все же начался. Левая рука его незаметно скользнула в карман, где лежали маленькие нитяные четки.

Все расселись, водители проверили билеты, докурили свои сигареты и автобус, наконец, кряхтя и поскрипывая, тронулся в путь. Отец Феодор мягким движением просто и уверенно перекрестился, и закрыл глаза…

Он проснулся на первой остановке, часа через два. Проснулся от тишины. Двигатель молчал, в салоне почти никого не было. Он попил тепловатой воды из своей бутылочки, спрятал в карман брюк четки, и вышел на улицу размять ноги. Подступал вечер, но летом это совсем не чувствуется. Было так же жарко и светло, как и днем. От выхлопных газов, разогретого асфальта и сигаретного дыма было трудно дышать, но даже такой воздух был лучше автобусной духоты. Отец Феодор среди курильщиков поискал глазами водителей, подошел к ним и спросил о времени стоянки.

– Успеешь, – с усмешкой сказал один из них, крупный дядька лет пятидесяти с водянистыми голубыми глазами, глубоко, с наслаждением затягиваясь горьким дымом.

– Куда успею? – не понял юмора отец Феодор.

– Да хоть куда успеешь, – хохотнул второй, помоложе. – А тебе куда надо-то, парень?

– Да никуда, собственно. Так только… пройтись немного, а то ноги затекли.

– Ну, пройдись, пройдись, – кивнул дядька, бросил взгляд на часы и обозначил временные границы, – минут двадцать у тебя точно есть. Так что топай себе, не волнуйся.

Отец Феодор неуверенно побрел на деревянных ногах вдоль платформ. Большинство из них были пустынны, но на нескольких стояли разнокалиберные автобусы, от местных, маленьких и неказистых, до междугородних, гордых, двухэтажных, с глянцевыми боками, сложными большими зеркалами, мягко и плавно, со звучным причмокиванием открывающимися дверьми, похожих рядом со своими более мелкими и непрезентабельными собратьями на океанские лайнеры.

По запаху он уверенно нашел сортир. Император Веспасиан, в стародавние времена придумавший брать плату за отправление физиологической потребности, утверждал, что деньги не пахнут. Деньги-то, может, и в самом деле не пахнут, а вот туалеты – еще как. Даже в двадцать первом веке все еще пахнут, даже платные.

Отец Феодор поискал в кармане мелочь, отдал дремавшей старушке на входе два кругляша по пять рублей, и прошел в царство кафеля и фаянса. Удивило, что внутри туалета пахло хорошо, и было чисто. Тогда откуда же взялся дурной запах на улице?

Оставив этот вопрос на размышление местным жителям, отец Феодор прогулялся вокруг автовокзала, заглянул в дорожное кафе, потоптался у витрины с выпечкой, внутри которой вяло летали три или четыре мухи, и, выйдя вновь на улицу, купил у подозвавшей его румяной, маленькой старушки еще горячие, пышные, духмяные два пирожка с капустой и яйцом. Она доставала их вилкой из голубого эмалированного ведра, прикрытого для чистоты куском марли, и для сохранения тепла старой болоньевой курткой, заворачивала в полосатые тетрадные листочки и приговаривала:

– Берите больше, больше берите.

Судя по тому, что вокруг нее толпился народ, у нее уже была своя постоянная клиентура и уговаривать ей никого не приходилось. Ее продукция продавала себя сама.