Быть избранным. Сборник историй - Елена Татузова

– Видимо, да.

– Ну, знаете… это просто… простите, но просто полный бред! Как же я, по-вашему, должна измениться?

– Для начала вам бы неплохо увидеть, что вы не одна в этой колымаге. Здесь есть и другие люди.

– Да, есть. Такие же неудачники, как и я. То есть вы намекаете, что надо смириться с этим?

– Поймите, у Бога нет удачливых и неудачливых, первых и последних, нет любимчиков и отверженных. Он всем хочет только добра, всех любит. И за всех пошел на Крест, а не только за избранных… Нужно просто жить, жить, и жить. Не оглядываясь по сторонам, у кого что лучше, а что хуже, жить по возможности достойно и правильно, и за все Его благодарить. Ибо сама по себе жизнь – это уже неоценимый подарок от Бога.

Отец Феодор убрал со столика остатки трапезы и пристегнул его на крючок к переднему креслу, давая понять, что хотел бы завершить беседу. Елена хмуро убрала в сумку свой термос. Она была раздражена, но сил спорить у нее не осталось.

Она устало, словно после тяжкой работы, откинула голову на подголовник. Обиды, сомнения и переживания утомили и измотали ее. Все существо ее противилось принять услышанное, и она, закрыв глаза, все еще продолжала мысленный диалог, отстаивая свои права на главную, а не второстепенную роль: «Реквизит… ну, надо же, реквизит… а справедливость-то где?., я же не хуже других-то…»

Муха перестала биться в стекло, и замерла, сидя на резиновом ободке окна. Солнце обошло автобус, и теперь светило с их стороны, неожиданно ярко для заката, слепя и вызывая слезы. Во всяком случае, отец Феодор хотел бы думать, что влага, затуманившая его взгляд, вызвана солнцем. Он задернул серую измятую шторку и прикрыл глаза. Еще есть время поспать…

Мужчина в коротком модном пальто вошел в храм, остановился, снял шляпу, быстро, но без суеты перекрестился, едва уловимым движением поднеся затем пальцы в кожаных перчатках к губам. Он положил перед дремавшей свечницей деньги и взял три десятка свечей. Не поскупился. Взял из дорогих, долго горящих.

Внимательный наблюдатель сразу определил бы в нем иностранца. Есть свои особенности в каждой стране. У нас принято снимать головной убор еще на пороге церкви, а не пройдя в нее. Никто, наложив на себя крестное знамение, не целует щепоть. И вряд ли удастся увидеть мужчину, что будет ставить свечи, не снимая перчаток. Однако же наблюдать за вошедшим было некому. Он тихо, спокойно ходил по пустому храму, и шепот его молитв и звук шагов гулко отдавались в просторных высотах мощных каменных стен.

Перед Распятием он встал на колени и затих в полусогбенной позе. Свечница время от времени бросала в его сторону сонные вялые взгляды, а потом, устав бороться с дремотой, прикрыла глаза.

– Простите, я могу просить священника? – произнес мужской голос с легким акцентом, окончательно выдававший в нем иноземца.

– Ой, батюшки! Испугал-то как! – вздрогнув, очнулась свечница. – Я не слышала, как вы подошли, – сказала она смущенно.

Все же она была на работе, и ей не полагалось спать. Но преклонный возраст и обычное по понедельникам отсутствие прихожан брали свое. Ее неизменно клонило ко сну.

– Простите, привычка. Я не хотел вас пугать. Так я могу просить священника?

– Так нету его сейчас. Квартиру освящать поехал.

– Он приедет?

– А неужели, мил человек, неужели. Куда же ему не приехать-то.

Мужчина помолчал, переваривая ответ старушки. Что снова выдавало в нем приезжего. У местного бы не осталось вопросов.

– Снова прошу прощения, мадам, но можно точнее?

– Точнее некуда уж! Чего сказать-то?

– Святой отец вернется сюда?

– Да неужели нет!

Мужчина снова замолчал в замешательстве.

– Простите, мадам, если да, если он вернется, то когда?

– Ну так а я чего? Разве я не точно сказала? – окончательно осерчала старушка.

Характер у нее был не сахар, за что на нее неоднократно жаловались прихожане. Она получала выговоры от настоятеля, слезно каялась, винилась и сокрушалась. Но держалась в смиренном состоянии недолго, снова легко впадала в гнев и раздражение от глупых, на ее взгляд, вопросов. Однако же заменить старушку было некем. Приход был небогатый, церковная кружка наполнялась редко, и острая на язык бабуля была единственной, кто соглашался работать бесплатно. Она искренне старалась быть приветливой, но непонятливость мужчины и не понравившееся ей слово «мадам» совершенно вывели ее из чувства равновесия.

– Я же русским языком сказала, квартиру поехал святить! Значит, через час с копейками и вернется. Чего тут непонятного-то? Вот странный человек, право слово! Попадется такой, так и святого выведет из себя! Бывают же люди…

– Спасибо, – кивнул посетитель, не вступая в пререкания. Он как-то с ходу определил нрав свечницы. – А я могу его подождать здесь, в церкви?

– Так ждите. Кто ж мешает-то? – ответила та, разочарованная отсутствием сопротивления и недовольно поджала губы.

– А где?

– А вон тама, на лавке, – милостиво разрешила она, махнув рукой в сторону окна, где стояла простая, крашеная темной краской деревянная скамья без спинки.

После чего служительница потеряла к посетителю всякий интерес, демонстративно принялась пересчитывать пучки свечей, раскладывать их заново, звенеть мелочью и ключами, изображая активную деятельность. А мужчина тем временем прошел влево к окну и сел, положив рядом шляпу. Он сидел так, не двигаясь, не меняя позы около двух часов. Ровно до того момента, как в храм вошел священник.

Старушка тут же оживилась, радостно засуетилась, разулыбалась, выскочила из своего закутка, смиренно склонила голову, сложила руки лодочкой и протянула вперед:

– Батюшка, благословите.

– Господь благословит, – ответил он, и положил ей руку на голову. – Как у нас тут дела, Варварушка?

– Да как? Как обычно все по понедельникам. Тихо. Никого нету. Вон только мужик вас какой-то спрашивал. Там сидит, в шляпе. А я сегодня пойду пораньше домой, отец, а то ведь у меня у сестры завтра день Ангела ее. Приготовить надо бы помочь ей. Отпустите?

– Чего готовить-то? Там, поди ведь, одни ваши сверстницы и соберутся. Поклюют чуть, как птички, и все. Ради этого огород городить.

– А как же ж, батюшка. Положено так. Юбилейный год у нее нонче-то. Не гоже перед людьми позориться. И старушки наши на праздничек себе позволяют покушать-то, отчего же нет. И рюмочку позволяют. Тем боле день завтра не постный.

– Ага. Не постный. Аккуратнее вы там с рюмочками этими. Чтобы после именин сестрицыных не пришлось мне напутствовать в путь кого из вас. Не торопитесь вы ведь на погост?

– Да, ладно вам шутить, отец, – задорно усмехнулась старушка, – неужели ж. Поживем еще-то, Бог даст.