Демидовский бунт - Владимир Буртовой

Дед Капитон который раз посмотрел на горожанина, привязанного спиной к дереву. Темной одежды не видно на фоне толстого дуба, белело лишь круглое лицо и шелковая рубаха с кружевным жабо. Изредка, будто из-под воды, доносилось заглушённое всхлипывание.

– А за ним какой грех, атаманушка? – спросил дед Капитон и глазами указал в сторону повязанного человека.

Атаман на время перестал укладывать поудобнее котомку под голову, локтем уперся в подостланные ветки.

– О-о, это весьма важная птица, вальдмейстер. В казенном угодье был смотрителем дубовых лесов. Ну и залиходейничался сверх всякой меры, волчья сыть! Ведь что надумал этот вурдалак со своими подручными? Разъезжали по окрестным селам, а в сумках у седла возили с собой дубовые обрубки, кору и щепу. Как приглядят справный двор, набросают обрубков да щепы через изгородь, а потом скопом вваливаются к хозяину с приказом собираться с ними и ехать в город для пытки и дознания, куда укрыл воровски порубленные казенные деревья. – Атаман умостил голову на котомке, проверил, удобно ли лежать, потом досказал: – Бедный мужик, страшась притеснений, откупался чем мог – деньгами, лошадью, скотом. Изловили мы этого каина по многим мужицким жалобам, везем в село, тамо и казнить будем при честном народе.

С ватагой одноглазого атамана дед Капитон и Илейка спустя малое время перебрались через Волгу, выбрели на поселение беглых на Иргизе да так и остались здесь: на Каменном Поясе делать им было уже нечего, а жить где-то надо…

Выйдя из кустов, Илейка направился к одной из землянок под старым тополем, на нижней ветке которого подвешен темно-желтый набатный колокол величиной с добрый чугунок. В тени дерева кучкой сидели седобородые старики. В той землянке под колоколом с весны жил беглый старец Ананий. Откуда он родом – не открылся, часто и надолго пропадал в отлучках, а когда вновь приходил, подолгу беседовал со старшими или уходил в окрестные леса с шумной толпой ребятишек по ягоды да грибы.

Мокрые лапти невыносимо скрипели – на Илейку зашикали, когда он приблизился к старикам и осторожно присел возле деда Капитона, привалился к его крепкому теплому боку. Дед щекотнул внука жесткой седой бородой в голую загорелую шею, но своего занятия не прервал: самодельным кочедыком ловко просовывал одно лыко под другое, то и дело переворачивал на измятой штанине старенький потертый лапоть. Лыко длинной приплюснутой змеей вилось вокруг дедовой руки и всякий раз норовило скрутиться в запутанный узел.

Старец Ананий поднял к небу худое, словно со святой иконы лепленное лицо, шевельнул поблекшими бескровными губами и не мигая уставил взор на коршуна, который кружил над полем близ поселения, изредка шевеля распростертыми крыльями. Илейка едва сдержал смех: Ананий провожал глазами коршуна, а над его коричневой лысой головой летала большая синяя муха, выбирая место, где бы ей сесть.

Все ждали слов, а старец вдруг запел. Запел звонко, и голос у него оказался крепким, просторным:

Ананий опустил взор к ногам, обутым в поношенные лапти, испачканные сплошь зеленью трав. Сказал с грустью:

– Вот тако и нам, отринутым от людского мира, один путь остался! Укрываться в чащобе, водворяться на житие со зверями. Всякая душа, не склонная к покорности и холопскому многотерпению побоев, бежит прочь от барских хором, от барского кнута. Был когда-то у пахаря заветный Юрьев день, да и тот помещиками отнят! И стал ныне пахотный мужик волу подобен, тянет ярмо круглый год – на пашне да на заводских отработках, – старец Ананий в гневе стукнул палкой о землю. – Един путь спасения, братья, это идти прочь из-под господской руки, в нетронутые земли! – И Ананий снова вскинул реденькую и мягкую, будто из светло-желтой ваты сделанную бороду, запел звонко:

Глаза старца вдруг наполнились слезами затаенной нежности к неведомой пустыне – нетронутой земле. Он оборвал песню, четкими фразами, будто молитву, досказал:

– Черные дни подступили к нашему тайному пристанищу, братья, – заговорил Ананий, внимательно всматриваясь в лица сидящих стариков: как воспримут нерадостное известие? – Великой тайной известился я в Яикском городке, что вышел указ Сената порушить поселения беглых на реке Иргизе, на Чагре да на Узенях. И остается нам тернистый путь – уходить в поиск заветной и счастливой страны Белых Вод. Там, в удалении от царей да помещиков, искать нам живота вольного и сытого.

Илейка вздрогнул – это дед Капитон неожиданно громко кашлянул над ухом в огромный волосатый кулак.

– Слух был и среди ромодановских атаманов, что у соседей, гончаровских приписных, объявился беглый монах, тако же сманывал мужиков идти в неведомые земли… Жалко здешних мест, брат Ананий. Края нетронутые, под зерно пригожие, рыбицы и зверя вдоволь. Наладить бы пашню, так и вовсе рай со своим хлебушком.

Старец терпеливо возразил:

– Эх, Капитон – большая голова! От добра добра не ищут, это так. Да не оставят нас здесь в покое, по рукам не сегодня завтра разберут. На Яике час от часу беглых кабалят все крепче, в казаки вписаться воли уже никакой нет, хватают и выдают властям в Оренбург. А в заветном Беловодье воля вольная, – глаза старца Анания загорелись радостным светом, словно неведомая и манящая земля уже открылась перед ним свежестью нетоптаных трав, прохладой чистых лесов и зазывным пением непуганых птиц. И заговорил он именно об этом: – В Беловодье земли от веку не паханы, зверь пушной и съедобный не стрелян, рыбица в теплых водах не ловлена. Там истинно рай земной для сирот, беглых и изгнанных. Там нет царей, нет бояр и слуг боярских с солдатами. Царям да помещикам в те заветные земли ход заказан накрепко, ибо стоят на тропах потаенных богатырские заставы и впускают не иначе как по застарелым мозолям на ладонях. А господ с розовыми ладошками хватают и для устрашения помещичьему племени вешают по деревьям.

Старики некоторое время молчали, очарованные услышанным о далекой и желанной стране.

– Кто путь нам укажет в ту землю? – спросил рыжий, с белесыми глазами старик Елисей.

– А я и сведу, – с готовностью вызвался старец Ананий.

Дед Капитон посмотрел на него, усомнился:

– Дойдешь ли?

– Бог доведет, – уверенно ответил Ананий. – Оно конечно, путь долог и многоопасен, братья. И год и два, быть может, пройдет, прежде чем откроется нам желанный край. До конца земли надо шагать, к царству Индийскому. Поимел я список с тайного письма, а в нем сказано, как идти. – Старец Ананий достал из-за пазухи кусок белой ткани, испещренной рисунками и буквами, развернул на коленях, повел желтым ногтем от одного конца к другому, поясняя: – От Москвы на Казань, от Казани на Екатеринобург, оттуда через реку Тюмень до Бийска и по реке Катуни на Уймонскую долину. За той долиной по славным рекам Губань и Буран-реке мимо Китайского и Индийского царств, мимо царства Опоньского, за высокими горами, после сорока четырех дней пути, на берегу окиян-моря и будет заветное Беловодье.