Наследник - Юрий Борисович Андреев

— Отвёрточная технология на коленке! — Плесков весело посмотрел на сына. — Предположительно заказы уже имеются?

Тот отрицательно качнул головой:

— Даже не знаем куда соваться. Рынок практически не освоен, и комплектующих нет. Жаль: высококлассные специалисты, помещение — и всё в институте под охраной. Попроси своих, чтоб привозили «железо» понемногу, список ребята дадут.

— А деньги? Если понимаю, речь идёт не о тысяче долларов…

Сын посмотрел на него с надеждой:

— Мы тут прикинули, первоначально необходимо тысяч десять — пятнадцать, треть собрали, а остальное, когда раскрутимся, отдадим.

Женька задумался: «В принципе идея казалась здравой, но покрутившись среди реалий, он понимал, что занимать такую сумму на фирме, да ещё минимум на полгода, более чем неразумно. Только-только сам на ноги вставать начал. С другой стороны — это родной сын. Отказать, сославшись на обстоятельства, проще простого. К кому же ему ещё обращаться? Может в кругу своих ребят, наконец, найдёт себя»…

— Я попрошу Эмиля, чтобы помог вам собрать пару компьютеров, — предложил он. — Один в офисе поставим, другой в институте. Его детали — ваша работа. Думаю, согласится. А за это время поищем по банкам и прочим частным конторам. В последние годы там много наших осело. Ребята грамотные, и по старой памяти могут поддержать.

Лёша радостно кивнул:

— Только все переговоры веди сам. У тебя в новом костюме вид такой представительный…

XVII

Впервые за пять лет Юлька снова порхала, правда, уже не на подмостках Большого. Артистическая карьера с сиюминутными волнениями и мелкими тревогами осталась в прошлом. Теперь всё её существо переполняла гордость за сына, ставшего осенью студентом. Юлька загадала это в последний день Олимпиады, глядя, как Мишка с арены взмывает в поднебесье, чтобы отправится в нескончаемый полёт истории.

Она ничего не умела делать наполовину, и, как только в конце лета Борька вернулся из лагеря, взяла его в оборот. Изредка позванивающие подруги из кордебалета взахлёб говорили о прошедших зарубежных гастролях. Стоически, как во времена беременности, Юлька выслушивала их, и тут же забывала за повседневными заботами. Постепенно восторженные звонки сменились жалобами на неудавшуюся судьбу. Юлька не злорадствовала втайне и никому не читала морали. После каждой такой слезливой исповеди она лишь благодарила провидение и продолжала двигаться по намеченному пути.

Её несокрушимая уверенность основывалась на вздорном, на первый взгляд, обстоятельстве: сын был начисто лишён способностей, которыми природа щедро одарила мать и отца. Поначалу Юлька была этим крайне раздосадована. Но заметив, что самого Борьку их отсутствие мало трогает, быстро успокоилась.

— Не будем его неволить. Лучше талантливый трубочист, чем негодный пианист, — заявила она однажды мужу.

В голове Павлика ещё звучали последние композиции, и он легко согласился с женой. Профессию музыканта, которой его товарищи чрезвычайно гордились, он в последние годы немного презирал, считая недостойной настоящего мужчины, и часто с тоской поминал Бакинскую мореходку. Правда, в словах Юльки сквозил элемент полной безнадёги.

— Неужели Борька настолько бездарный или ленивый, что пора бросать школу и подыскивать подходящее ПТУ? — изумлённо поинтересовался он.

— Ты меня не так понял, — поправилась Юлька. — Наш сын — обыкновенный парень. Звёзд с неба не хватает, но занимается с охотой. А поскольку связей у нас нет, остаётся инженерный вуз.

— Это сейчас слово инженер вроде ругательного. В тридцатых годах инженерным околышем гордились, а Олеша писателей «инженерами человеческих душ» назвал. Если помнишь, я тоже поступил в инженерный вуз, правда, бросить пришлось, о чём часто потом жалел, — возразил Павлик. — Это дело на самотёк пускать нельзя. Я слышал, там конкурс приличный. Все в студенты рвутся, даже частных педагогов нанимают, чтобы потом только от армии откосить.

— С твоими гонорарами особо не разгуляешься, рассчитывать на помощь родственников тоже не имеет смысла, остаётся одно: в расцвете лет снова за парту садиться и вместо батманов и фуэте физику с химией вспоминать, — весело подытожила Юлька. — Ничего, прорвёмся, где наша не пропадала.

Трудно сказать, что в конечном итоге оказалось решающим: природные способности Борьки или несокрушимая Юлькина уверенность, но результат был налицо. Глядя на счастливую жену и возмужавшего, раздавшегося в плечах сына с тёмным пушком над верхней губой и на голову выше матери, Павлик вспоминал, как приехал на побывку, и его встретила Юлька с Борькой на руках. Они поменялись местами, но по-прежнему воспринимались единым, цельным организмом.

В те годы большинство людей жило, толком не успевая осмысливать настоящее. Толстые литературные журналы наперебой печатали запрещённых писателей и поэтов. Вдохновлённые массовыми развенчаниями прежних идеологических мифов, в страну стали заглядывать её бывшие граждане, пережидавшие за границей застойные времена, а из далёких зон потихоньку тянулись сидельцы последнего созыва. Всякий раз, когда на свет выплывала очередная невероятная история, мысли Павлика перекидывались на сгинувшего с концами Валька: «Интересно, где он сейчас тянет лямку?» Разузнавать по официальным каналам было опасно. Пока он раздумывал, как поступить, подоспели новогодние праздники. Для Павлика это были те самые недели, которые кормят год. Водоворот из ёлок и концертов всё кружил и кружил, и на его фоне судьба Вальке отодвинулась на второй план.

В конце месяца Павлику пришла открытка из далёкого Ташкента. Мать Павлика поздравляла всё их семейство с Новым годом. В конце была приписка другим почерком: «Павлик, если сможешь, приезжай. Мама очень плоха. Таня»…

На мгновение ему показалась, что эта весточка времён их первой и единственной встречи с матерью, которую они с Юлькой предпочитали никогда не вспоминать. Павлик недоумённо повертел открытку, штемпеля были свежие. «Как могло случиться, что после этого мы больше не встречались? — Ведь я толком ничего не знаю, кроме того, что она сбежала сразу после ареста мужа, оставив годовалого сына, то есть меня, на руках свекрови. Баба Клава как-то обмолвилась, что отец заболел на зоне и вначале 50-го умер. Помнится, она ещё говорила: отец увидел мать в каком-то ресторане и потерял голову. Они никогда не были расписаны, отец просто привёл её к себе, и они стали жить вместе… Может, для всех нас настало время откровений, и сию чашу нужно испить до дна», — решил он наконец, и показал жене открытку.

— Лучше съездить, — посоветовала Юлька. — Тем более, что сами зовут. Рано или поздно всё равно с этим пора разобраться.

— А Борьке что скажем? Ведь он до сих пор пребывает в неведении, что у него есть ещё одна бабушка.

— Гастроли в Ташкенте. А когда вернёшься, видно будет…

Павлик отправился брать билет на самолёт. Ближайший самолет вылетал ранним утром.

К полудню морозец Домодедова сменился почти весенним теплом Ташкента. Разомлевшему после бессонной ночи Павлику пришлось на перекладных добираться до железнодорожного вокзала,