Ева - Ева Миллс

Элена замолчала, оборвав рассказ на полуслове. Я слушала затаив дыхание. Мама не любила вспоминать о прошлом и никогда ничего не рассказывала ни о своём детстве, ни о жизни в Японии – только настоящее имеет значение, всегда говорила она.

– Мам? Что было дальше? Всё сбылось?

Элена закрыла глаза.

– Да, Ева. Всё сбылось. Это море, возле которого я живу, и ты – моя вернувшаяся пропажа. Когда ты убежала, тогда…когда мы не знали, что с тобой…когда все думали все, что можно только подумать…Я держалась за эти слова и твердила себе: она найдётся, найдётся.

Столько всего было в её голосе, что я не могла ещё полностью понять, но даже отголоски этих сдерживаемых чувств накрыли меня чувством вины:

– Мам, прости, прости меня, что я ушла без предупреждения. Я больше никогда не заставлю тебя страдать!

Элена усмехнулась и развернувшись, снова превратилась в ту маму, которую я знала. Она обняла меня, поцеловала в лоб.

– Конечно, заставишь. В этом вся соль. Дети всегда делают именно то, чего больше всего боятся родители. Но мы справимся. А теперь поехали-ка домой и поскорей – ты вся горишь.

У меня действительно поднялась температура и доктор, приехавший днём, прописал мне антибиотики и постельный режим. После этого моё состояние начало стремительно улучшаться, но мама категорически отказалась меня пускать в школу, к Голду и на свидания к Нилу. Так болезнь, вынужденно приковав меня к постели, подарила мне неделю одиночества и отсутствия необходимости принимать какие-либо трудные решения, и я просто наслаждалась покоем, сутками валяясь на диване в окружении любимых книг и сладостей. Я совершенно не скучала по Нилу и когда я задумывалась об этом, меня начинала мучить совесть. Первые дни он постоянно звонил, но мы с мамой вступили в молчаливый сговор, и она каждый раз отказывалась звать меня к телефону под каким-нибудь предлогом: Ева спит. У Евы поднялась температура. Сейчас у неё врач. Нога заживала хорошо и в действительности ничего не мешало мне встретиться с Нилом. Я каждый раз говорила себе: вот сейчас дочитаю и позвоню ему, и каждый раз не звонила. Так хорошо было просто быть дома, смотреть музыкальный канал до поздней ночи, играть с родителями в монополию, есть попкорн и смотреть «неспящих в Сиэтле». Одна фраза из фильма запала мне в душу: «В этом твоя проблема. Ты не хочешь влюбиться по-настоящему. Ты хочешь влюбиться как в кино» и мне подумалось ещё, что, наверное, для кого-то фильмы – как книги для меня или Голда: если их знать, понимать и чувствовать, они многое могут тебе поведать.

С Нилом я увиделась только перед его отъездом. Была куча народу и он не сразу меня заметил, а заметив, бросился ко мне. Сгрёб в охапку, закружил, расцеловал и мне стало так стыдно за себя, за то, что я не радуюсь ему так же, как он мне.

– Ева! Ты пришла! Я больше всего боялся, что ты не придёшь? Как твоя нога, как ты?

– Мне уже лучше, Нил, всё хорошо. Извини, что не получилось попрощаться нормально перед отъездом.

– Ты не представляешь, как мне жаль! Но… – он хитро улыбнулся. – Уже на следующие выходные я приеду домой, и мы устроим вечер только для нас двоих.

Что-то внутри меня неприятно дёрнулось в ответ на эти его слова. «Ты должна расстаться с младшим Ноланом до его отъезда. Это важно» услужливо напомнил мне внутренний голос интонациями Голда, и я даже не отмахнулась от него, а какое-то мгновение собиралась открыть рот и сказать: «Извини, Нил, но нам не стоит больше встречаться», но взглянув на счастливое, радостное лицо Нила я не посмела портить ему настроение. Попросту я трусливо испугалась и когда к нам подошли Мартин и Генри, с радостью перевела разговор на другую тему. «Скажу ему, когда он приедет».

Скоро пора было прощаться и все стали суетиться, обниматься и желать успехов в учёбе и на новом месте. Когда Нил уехал, я вздохнула с грустью, к которой примешивался оттенок облегчения.

Началась осень. Дни быстро вошли в привычную колею и теперь первую половину дня я была в школе, а вторую – у Голда. Я завела привычку обедать и делать уроки в баре у Локи. Рыжий подшучивал надо мной и называл зубрилкой, но в действительности знал кучу всяких вещей и часто здорово помогал мне с домашними заданиями. Я так и не вспомнила книгу, которая отрезала кусок моей памяти. Первое время я яростно листала все сказки и истории, которые могла бы прочитать в детстве, но никакой пользы это не принесло и мало-помалу я уверилась, что эта книга просто от меня прячется, хотя и не теряла надежды, что однажды она сама меня найдет. Воспоминания больше не возвращались ко мне так ярко, как раньше, но иногда ощущение дежавю накрывало так сильно, что я понимала – вот оно, снова.

Мы с Локи очень подружились. Наверное, в нашем случае можно сказать, снова подружились. Да, он был взрослый, но не такой, как другие. Он не был ни скучным, ни угрюмым, ни излишне серьезным и ответственным. Он все так же менял наряды, как манекенщица, выряжаясь иногда в невообразимые цвета и сочетания и точно так же менял подружек, курил, как паровоз и по ночам выезжал за город гонять на своем мотоцикле – выгулять коня, так он называл эти поездки. Иногда он полушутя-полусерьезно предлагал составить ему компанию, но каждый раз при этих словах у меня начинала чесаться левая нога – шрама от ожога не осталось, но фантомная память была сильнее.

Я так и не сказала Нилу, что между нами все кончено. Каждый его приезд проходил одинаково: я приходила к ним на ужин, а по ночам он влезал в мое окно. Пока он торопливо покрывал мое тело поцелуями, я думала о том, что, наверное, все-таки фригидная, раз не могу ответить с такой же страстью на его ласки. Надежды, что я со временем полюблю секс, окончательно угасли во мне. Я привыкла, что надо просто перетерпеть и мне даже казалось, что так у всех, что это – нормально. Тем более Нил поначалу приезжал часто, но чем сильнее надвигались холода, тем больше его затягивала взрослая жизнь. Я не обижалась и не ревновала: я давно призналась себе, что мне одной гораздо лучше и легче. Иногда, когда Лукас шутил как-нибудь особенно двусмысленно, вгоняя в краску, я окидывала взглядом его ладную фигуру и думала о том, как бы он выглядел без всей этой одежды, но на место этим мыслям сразу приходили воспоминания о минутах, когда Нил лежал на мне, а я считала мгновения, когда все закончится и весь любовный пыл быстро сходил на нет. Все эти отношения не для меня, думала я. Некоторым лучше просто дружить. Оставалась самая малость – сказать об этом Нилу.

Голд спросил лишь один раз, «знает ли теперь Нолан, что он больше не твой парень». Я неумело ушла от ответа, и старик скривился так, как будто унюхал тухлое яйцо, но никак не прокомментировал и больше к этому вопросу не возвращался. За осенние месяцы он знатно меня поднатаскал, и я все чаще выбирала книги так, что он только довольно хмыкал. Люди скоро поняли, что я в лавке не просто продавщица и людей у нас стало больше. Голда побаивались и шли к нему в случае крайней нужды, я же была своей и притом девчонкой, ко мне валом тянулись уточнить всякие мелочи: стоит ли ждать прибавке к зарплате, как заставить шалопая-сына лучше учиться, что я думаю о женихе старшей дочери Велшей. В такие моменты я всегда смотрела на Голда, и если он еле заметно кивал, то спокойно выдавала людям книги, если же – это случалось редко, но бывало – он вдруг мрачнел, я вежливо отказывала, ссылаясь на то, что вопрос не в моей компетенции, обратитесь, пожалуйста, к хозяину.