Его Снежинка, пятая справа - Маргарита Ардо

— Эй, подожди, там может быть не надёжно! — я подбежал к ней по скрипучему деревянному настилу, убеждаясь на ходу, что не рухнем.

Женя стояла, держась за хлипкий поручень и разглядывая темень реки, будто там было что-то ценное. Ветер трепал её пряди, торчащие из-под шапки. Но Снежинка часто моргала от упрямых воздушных потоков и улыбалась.

— Красиво, да? — спросила она.

— Что именно? — Я жался над ней от пронизывающего холода, тщетно стараясь не заглядываться на её лицо. Тени, свет, мягкие, будто у резиновой куколки черты, притягивали к себе. Я отводил глаза на камыши, на мрак другого берега, тёмную полосу вод, в которых лишь угадывалось движение, и снова скашивал глаза на неё.

— Свобода красивая, — произнесла Женя. — Она тут во всём: в ветре, в реке. Ты чувствуешь? Впрочем, это только с моей колокольни, я засиделась…

— Нет, я тоже чувствую, — сказал я, внутренне сопротивляясь тому, чтобы выглядеть быдлом в её глазах. Хотя она и не смотрела на меня, но даже если думала… — Знаешь, ветер тоже бывает красивый. Такой, что ахнешь. Тут на земле это не так, а когда прыгаешь с парашютом, сначала страшно, всем страшно, даже бывалым, вдруг что-то пойдёт не так и парашют не раскроется. Несколько секунд ты просто падаешь, между тобой и землёй ничего нет. Самолёт уходит вверх, а тебя закручивает, как камень, тянет вниз со страшной скоростью, и ты считаешь: «Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три», и дёргаешь за кольцо. Внутри всё сжимается: да или нет, и тут ты слышишь заветный хлопок. Пшик, и тебя поднимает вверх, над тобой раскрывшийся парашют и начинается парение. И ты просто смеёшься, весь в мурашках, орёшь от радости, потому что сдержаться невозможно — так это красиво!

— Ого! Ты прыгал с парашютом! У меня тоже мурашки, — тихо проговорила Женя, глядя на меня во все глаза.

Я не сказал ничего, но от её взгляда, несмотря на холод, сам почувствовал тёплую щекотную волну от загривка по спине. Волшебство. Даже ветер вокруг неё не буянит, обнимает нежное лицо и плечи мягко, по-кошачьи…

«Стоп!»

Я опомнился. Перевёл глаза на машину.

— Пора. Меня хватятся.

— Как жаль! — воскликнула Женя, но послушно пошла в дом.

Я проводил её внутрь, а сам не пошёл.

— Тебе привезти что-нибудь завтра? Или когда вырвусь? — сдержанно спросил я.

Женя развернулась у самой двери, разрумянившаяся.

— Кофе в стаканчике. Латте, — улыбнулась она. — Ужасно хочется! И книжку какую-нибудь…

— Договорились, — кивнул я. — Спокойной ночи!

И начал закрывать дверь, но Снежинка вдруг склонилась и глянула в щёлку двери.

— Серёжа…

Я раскрыл дверь снова, встретился глазами с ней. Надо уходить!

— Да?

— Мы не должны ничего друг другу, — проговорила тихо Женя. — И я ничего, кроме балета, не знаю и не умею. Даже готовить… Но когда всё закончится, и больше не нужно будет прятаться, я приглашу тебя в наш театр! Обязательно приглашу! И тогда Снегурочка или Снежинка, уж как получится, станцует свою партию для тебя!

У меня сердце замерло от её слов, а Женя добавила:

— Спасибо, Серёжа! — и сама закрыла дверь.

Я провернул ключом, проверил замок, сел в машину, выехал за ворота. И несмотря на все обещания, почувствовал, как в груди расплывается тепло и ощущение, словно парашют над головой только что раскрылся.

Я нажал на газ и сказал себе:

— Хватит раздумывать. Пора действовать!

Терминатор

Я припарковался у обочины и задумался. Из головы не выходил вечерний звонок Зорину — моему контакту по защищённой связи.

— Егор Максимыч, — сказал я в ответ на твёрдое «алло», — группа собирается отбывать. Видимо, коридор организован. Мои действия?

— Собираться — не значит отбыть. Что по Зубру? — проворчал полковник Зорин.

— Пока ничего. По-прежнему держит дистанцию. Информацию по проекту выдает дозировано. На связь при нас не выходит. Вы пробили тот номер, что я вам дал?

— Зарегистрирован на алкаша в Люберцах. Телефон потерял, паспорт украли. Продолжаем работать. А ты дальше втирайся в доверие. Вынудим Зубра совершить ошибку.

— На границе? — спросил я, волнуясь и думая о Снежинке.

— До границы вы не доедете.

— Объявлен план-перехват?

— Контртеррористическая операция. Все машины, особенно с гуманитаркой будут обыскиваться. На подъездах к границе расставлены усиленные посты, мышь не проскочит. Вы с грузом тем более.

Я подумал о «Кролике Роджере» и всё-таки спросил:

— Почему объект не ищут, Егор Максимович?

— Сор из избы не нужен.

— То есть всё же сливаем его?

— И этого не будет.

Сказанное мне не понравилось. В горле у меня пересохло, я был не готов к кардинальным мерам. Как и к Снежинке, впрочем. Одно дело — воевать с врагами, зачищать боевиков на поле боя, во время спецоперации. Другое — вот так…

— Предполагается, что я должен его убрать? — спросил я.

— Пока нет.

— Выкрасть?

— Нет.

Я догадался:

— Значит, вы говорите, что мы не выедем?

— Зубр должен начать нервничать и совершить ошибку с объектом на руках. Он не мобилен и в данной ситуации зависим. Нетерпение — худший враг человека. И профессионалов в том числе. Будь наготове.

— А если подтолкнуть Зубра?

— Действуй по обстоятельствам.

Зорин отключился.

Этот разговор подтвердил мои предположения, что Кролик Роджер для тех, кто сверху на нашей стороне, больше не имеет ценности. Он может быть ценен только в одном случае: если речь будет идти о престиже государства, взявшего его под охрану. Но Зорин почему-то тщательно пропускал этот вопрос мимо ушей. Отчасти понятно: если пропавшего Кролика Роджера не ищут, и в средствах массовой информации, в том числе зарубежных, о нём забыли, то и с престижем ничего не случится. Кто о нём вспоминает? Да никто.

Зубр это тоже верно подметил, потому и спокоен.

До тех пор, пока Кролик Роджер не вернётся туда, откуда сбежал, он ноль. Там он для чего-то нужен. Предполагаю, для международного скандала. Это раз.

Два: я должен действовать по обстоятельствам. Мои обстоятельства теперь включали Женю и её мечту, которая невозможна, если всё останется так, как есть. Логика проста: свидетель преступления никому не мешает, если нет дела или нет обвиняемых. То есть Женя станцует свою Снегурочку только в двух случаях: или Зубр будет мёртв, или за решёткой надолго. Остальные из группы её даже не рассматривали, и она их не видела. Для них она опасности не представляет.