Его Снежинка, пятая справа - Маргарита Ардо

А я?

Отчаянно захотелось прокрутить время назад и просто выпить с ним чаю. Почему я не смогла так? Папа всегда говорит, что я ставлю балет выше людей и настоящей жизни. Но ведь балет и есть жизнь! А значит, репетиции, партии, роли! Для меня это жизнь, но…

Может, я тоже что-то сделала не так?

⁂

Терминатор

Огни пролетали мимо, ветер гнул деревья. Я жал на газ. Не ехал, а летел, как транспортник Ил-76 над взлётной полосой. Внутри всё ревело так же, словно двигатели на перегрузке. Да, меня не шуточно давануло эмоциями, а система пожаротушения отказала. Я стиснул зубы и ударил обеими руками по рулю. Даже слов, блин, не было!

Злился я на неё? Нет. Да. Чёрт, я не знаю!! Может, на себя. Да нет, на всё это! Глупее ситуации не придумать! Врезала мне. Да лучше бы с такой реакцией восходящая звезда балета, мисс Берсенева с места преступления рванула, когда надо было! Избавила бы меня от головной боли и всей этой хрени!

Я вспомнил возмущение в её глазах. И ужас. Я вызывал у неё ужас. Как вам такое?!

Внутри снова крутануло. А ведь мне показалось, что не только я к ней почувствовал это тепло… Что у неё ко мне тоже… Надо же было так лохануться!

Снова прорвало эмоциями, словно плотину. Голову унесло водоворотом, думать стало нечем.

В этот момент мажористый кретин на серебристом Ровере подрезал меня, и я чуть не въехал в фуру — сманеврировал на удачу. Пронесло!

Я вырулил обратно на крайнюю левую полосу, отжал газ на полную и догнал придурка. Захотелось протаранить так, чтобы тот вылетел к чертям с обочины. Навсегда научится вежливо ездить! И я начал давить беспощадно на скорости. Пацан за рулём вытаращился и начал делать глупости. За малым не вылетел и не перевернулся. И вдруг я опомнился: чего это я? Совсем сбрендил? Гарцую, будто пьяный.

На загривке волосы встали дыбом, эмоции слегка осели от удивления самим собой. Я прикрутил их, наплевав на мажора на внедорожнике. Затем и скорость тоже постепенно снизил. Оказалось как раз вовремя — перед постом у въезда в город.

⁂

Проезжая по ночным улицам Ростова, я продолжал офигевать. Всё это было для меня не типично: я же не Эдик, чтобы от нескольких прикосновений заводиться! Как так можно?

В памяти вдруг всплыл Владик Самсонов, с которым мы вместе служили: отличный боец и парень что надо, пока не выпьет спиртного. Три капли водки и, пожалуйста: Халк в действии, морда зелёная, бицепсы взбухают — не удержать. Мы кидались на него по двое на каждую руку, чтобы не разгромил казарму в щепки, вспоминая некую Лялечку, которая на шестой месяц службы отключила телефон, выкинула симку и его из жизни. По трезвой Самсон потом краснел от стыда и чистил на гауптвахте картошку вёдрами. Я его понимал, как и остальные пацаны, — каждого второго в роте не дождалась девушка. Меня тоже. Но я даже в восемнадцать так не реагировал на отказ. Пережил молча. Да и какие могут быть разговоры? Да? Да. Нет? Нет.

И тут тоже переживу.

С такими рассуждениями уже совершенно остывший я подъехал на улицу Красных Зорь, на задворки ростовского «шанхая». Вернулся к Крузеру, как обычно, проторенной дорожкой через дом-лабиринт. Обогнул ссорящуюся подхипованную парочку, от которой за полтора метра разило спиртом. Сунул руку в карман и оторопел: ключа зажигания от Лэнд Крузера не было на месте. Проверил все карманы по очереди. Ничего, даже в джинсах.

Как это возможно?! Я же никогда ничего не теряю! Где я мог его выронить?

Я запустил руку в ежик, ощутил под ладонью жёсткие, как щётка, волосы. Вот он — результат потери самоконтроля.

Парочка у входа в подъезд начала скандалить ещё громче. Девчонка взвизгнула. Я обернулся. Тощий, жилистый упырок в кожаной куртке резко схватил её за локоть и за волосы.

— А расплачиваться кто будет? — долетел до меня мерзкий, щербатый голос. — Пошли. Хватит выпендриваться!

— С ума сошёл?! Я не хочу!!! Опусти, козёл! Отпусти меня! — визжала девчонка.

Нескладная вся, неблагополучная, с вызывающей раскраской на лице, жалкая. Упырок отматерил её, не скупясь. Ненавижу таких! Я шагнул к ним, скривившись от омерзения, и гаркнул:

— Эй! Отпусти девушку!

Матом и меня обложило. Не долго думая, я макнул «героя» в асфальт, от души выплеснув остаточную злость. Девчонка бросилась прочь, едва жилистый выпустил её. Я отряхнул руки и слегка пнул упырка:

— Ещё раз увижу такое, асфальт грызть будешь, как перфоратор. От сих до сих.

Упырок что-то пробулькал мордой в луже. Я не прислушивался. Пошёл обратно тем же путём, каким и пришёл, к оставленной в закутке нищего подворья Ниве Шевроле. Может, там выпал ключ?

Досада, раздражение, недоумение плескались во мне. Дурные ассоциации витали где-то вокруг да около. На последней ступени деревянной лестницы меня обдало осознанием, будто холодным душем: да ведь в глазах Снежинки я такое же быдло, как и этот заспиртованный упырок! Криминал, который берёт силой и считает, что ему всё дозволено.

Сердце сжалось и бухнуло с размаха по рёбрам. Я даже остановился. В теле ощутилась нетипичная, почти предгриппозная крепатура. В душе тоже.

Погодите, выходит… — меня оглоушило стыдом, — Женя подумала, что я вот таким образом с неё плату решил взять за спасение? Как этот?!

Как же так? Я ведь хотел как лучше. И рискую ради неё, продолжаю рисковать. И думать о сексе.

Угу, да я молодец! Просто пять баллов! И что делать будем?

Я встряхнул головой и зашагал дальше, ошарашенный неприятной догадкой. Холодная волна в шее от загривка в подтверждение. Мозг заработал, перестав шуровать на холостую.

С той самой минуты, когда я приглушил Снежинку и уложил в багажник, мы связаны с ней крепче, чем в десантуре. Только в штурмовой роте мы учились друг другу доверять, потому что знали: жизнь будет зависеть не только от тебя, но и от того, чьё плечо рядом. А она не верит. Справедливо не верит. Ведь я же не говорю ей правду. И не скажу, потому что такая правда не спасёт и не поможет. А то, что я придумал, я ещё даже не начал делать…

⁂

Ветер рванул полы распахнутой куртки и смазал холодом по лицу. Делать было нечего. Не говорить же Зубру: прости, шеф, я пешком пришёл, ключ потерял от машины. И поплакать на плече, а потом получить пулю в лоб за профнепригодность.

Я сел в Ниву Шевроле и поехал обратно — в дом на пустыре на берегу Дона. Косяки нужно исправлять. Как минимум, я задолжал извинения одной крошечной балерине и просто человеку.

Сердце снова сжалось при мысли о ней и о том, что я ей противен. Но я сказал себе жёстко:

Стоп! Больше я вольностей себе не позволю. И эмоций. Никаких. Достаточно!

С этой девочкой я заигрался. Забыл, что парашют не раскрывается из-за сущей мелочи.

Женя