Священное воинство - Джеймс Рестон

Среди пленных горожан особый интерес у арабов вызывали женщины. Одному арабскому сочинителю, Имад ад-Дину, вопли и рыдания пленниц казались даже забавными, потому что всех европейских женщин он считал шлюхами, жаждущими плотских наслаждений. По его словам, все они «спесивы и нечисты плотью, накрашены и намазаны, снедаемы сладострастием и сами возбуждают его, томны и соблазнительны, розоволицы, с блестящими глазами и пронзительным голосом… И все они сейчас жалки и глупы… Они приравнивают то, что скрыто у них между ног, к сакральным жертвоприношениям». Этот автор нарисовал впечатляющую картину судьбы женщин, обреченных стать рабынями арабов: «Сколько женщин, которых оберегали, было обесчещено; скольких властительниц поработили; скольких девушек заставили насильно отдаться мужчинам; сколькие из тех, кого прятали от посторонних глаз, стали чьей-то добычей; сколько важных женщин сделались посмешищем; сколько живших в роскоши должны были выполнять тяжелую работу; скольким непокорным пришлось смириться, а счастливым — рыдать! Сколько знатных мужчин взяли их в наложницы; сколько страстных и жаждущих утолили благодаря этим женщинам свою страсть; скольких знатных дам продали за бесценок; скольких гордых унизили; скольких разлучили с близкими; скольких, привыкших жить во дворцах, лишили всего!»

Действительно, сколько их было! Можно подумать, что мусульмане выбрали предметом своей мести лишь женщин-христианок.

Поскольку беженцев было очень много, из них составили три поезда. В первых двух главную роль играли храмовники и госпитальеры, за которыми бдительно следили мусульманские воины. Сзади ехали Балиан и патриарх, увозивший церковное имущество. Саладин назначил для охраны каждой группы по пятьдесят всадников. Беженцев сопровождали до границы Триполитанского графства, по дороге, ведущей к Тиру. После того как мусульманская охрана ускакала обратно в Иерусалим, на беженцев напали грабители, отобрав у них все, что было с собой.

Когда весть о падении Иерусалима достигла Европы, там сочинили песню — плач по этому городу, в которой вспоминали сюжеты из Книги Бытия (30:1–2) и Плача Иеремии (1:1): «Снова оплакивает Рахиль свое горе. Храм разрушен, и город, некогда многолюдный, заброшен».

Образцовое поведение воинов Саладина при взятии Иерусалима в 1187 г. (особенно по контрасту с тем, что учинили там ранее крестоносцы) снискало султану славу мудрого правителя. Благодаря защите храма Святого Гроба Господня и других христианских святынь его веротерпимость вошла в историю. На его действия многие смотрели как на образец поведения, достойного мусульманина. Благодаря милосердию и великодушию по отношению к врагам за Саладином на века утвердилась репутация человека благородного и мудрого.

Большая война 1187 г. выглядит просто как столкновение между двумя религиями, как борьба между идеями всемогущего единого Аллаха мусульман и Пресвятой Троицы христианства, между почитателями Голгофы и скалы, с которой Мухаммед совершил ночное путешествие на небеса, между прихожанами храма Гроба Господня и молельщиками из мечети Аль-Акса.

А как же иудеи? Разве Иерусалим не был и для них Священным городом? Конечно, был! Здесь стояли библейские Первый и Второй храмы (теперь на этом месте осталась лишь Западная стена). Здесь Авраам готовился принести в жертву Исаака. Здесь находился Сион, средоточие иудейской веры, место, где некогда стояла Скиния Господня, а также храм, разрушенный римским императором Титом в 70 г. н. э. Здесь раввины составляли календари ритуалов и праздников для иудеев диаспоры. Здесь иудеи должны были возродиться в иной жизни.

Об этом писал еврейский поэт XII столетия: «Мы будем спать вечным сном в пределах Европы, пока не совершится наше возрождение на Сионе, в городе Господа.

О город Сиона! Много есть прекрасных городов, но никогда люди не могут увидеть ничего более прекрасного. Ни одна высота не выше тебя, ибо ты возносишься к небесам».

Для иерусалимских иудеев рыцари из Европы были подобны апокалипсическим воронам. Слухи о погромах в Рейнской области и на Дунае, предшествовавших Первому Крестовому походу, быстро достигли Ближнего Востока. Еще до появления крестоносцев в Иерусалиме многие из иудеев были готовы принять мученическую кончину. Некоторые духовные авторитеты пытались уверить себя и других, что это нашествие европейцев — предзнаменование перед приходом мессии. По их мнению, оно превращало Палестину в то место, где должно было начаться «время молотьбы», о котором говорил Господь: «Вставай и принимайся за молотьбу, о дочь Сиона, ибо я дал тебе железный цеп и медные подковы, и многих ты разобьешь в щепы»… (Михей, 4:1–3)

Нашествие жестоких фанатиков католицизма заставило некоторых предсказателей последних времен взяться за расчеты. Они отметили, что со времени, когда император Тит разрушил Храм, прошла тысяча лет. Не являются ли эти легионы мстительных и кровожадных крестоносцев реализацией тысячелетнего апокалипсического пророчества? Не сбывается ли теперь пророчество Исайи? Так заметил тогда один иудей: «Я видел несметную рать ашкенази, и я не знаю, куда она направится».

В 1099 г. крестоносцы, проломившие стену Иерусалима и ворвавшиеся в Еврейский квартал, открыли счет жертвам среди иудеев. Около двухсот из них, живших неподалеку от Башни Давида, были сожжены в синагоге под смех и веселые песнопения завоевателей. В последующие восемьдесят лет иудейские общины пережили известное возрождение — например, в Галилее или Акре, но не в городе. По указу католических хозяев Иерусалима никто из евреев не имел права жить внутри его стен, хотя несколько сотен из них работали красильщиками за пределами города. Общее же число иудеев всегда было невелико: около четырехсот, главным образом судовладельцы и стеклодувы, проживали в Тире и примерно столько же — в Акре. В Хевроне же, Рамле и Вифлееме иудеев можно было пересчитать по пальцам. Всего в Иерусалимском королевстве жило менее двух тысяч иудеев. Они были небогаты и изолированы, а европейские захватчики их презирали.

«Они стали слабыми и немужественными, подобно женщинам, — писал об иудеях епископ Акрский. — Арабы, среди которых они живут, ненавидят и презирают их больше, чем христиан. Они трудятся здесь на самых черных и грязных работах. И все же арабы уничтожают их не больше, чем христиан».

Между тем на остальном Ближнем Востоке, особенно в Междуречье, иудеи были многочисленны, богаты и играли важную роль. Среди них было много златокузнецов, кожевников, производителей шелка, банкиров и, что особенно важно, купцов, которые доминировали в международной торговле между Азией, Европой и Африкой. Более трех тысяч иудеев жили в Дамаске, около двух тысяч — в Пальмире. В Багдаде же расположился вождь всей диаспоры, человек знатного рода, претендовавший на происхождение от царя Давида. Он шествовал по городу в шелковом одеянии, окруженный своими приспешниками, которые торжественно провозглашали, обращаясь к прохожим: «Дорогу нашему повелителю, потомку Давида!» В далеком Самарканде проживали пятьдесят тысяч иудеев, еще около трех тысяч — в Александрии Египетской и две тысячи — в Каире; они молились в двух синагогах и имели официального главу общины, признанного мусульманскими властями. Но для иудеев Востока связь с Палестиной и Иерусалимом в то время была скорее эмоциональной, чем реальной.