В самой глубине - Дэйзи Джонсон

Я не знаю, что еще тебе дать.

То же, что я – тебе. Я хочу узнать, что произошло. Она слегка дрожала.

Что произошло?

Когда ты познакомилась с ней и она осталась с вами, что с ней произошло?

Я мало что помню. Я заставила себя забыть большую часть. Извини.

Она ничего не сказала на это. И я вдохнула поглубже и стала рассказывать ей о реке и о лодке, на которой мы с тобой жили; о том, как однажды пришел Маркус со своей палаткой и остался с нами примерно на месяц. Рассказывая все это, я поняла, что помню больше, чем думала; что воспоминания постепенно возвращались ко мне, незаметно для меня. Я рассказала, как мы играли в «Скраббл» и читали энциклопедию, и мастерили ветряные колокольчики и капканы. Рассказала, как я влюбилась в Маркуса, совершенно по-детски, самозабвенно и безответно. Я рассказала ей о тебе, о твоих уроках по энциклопедии, о твоем крутом нраве и долгом, суровом влиянии на меня. Мы боялись чего-то, сказала я, но я не помню, чего именно.

Рассказав все это, я почувствовала себя выжатой, и мне стало почти стыдно. Удивительно, как твой образ, словно мрачная тень, накладывался на все, что имело для меня какое-то значение – на Маркуса и даже на меня саму. Но так или иначе, Фиона покачала головой, выражая недовольство.

Что?

Этого мало, сказала она.

Река

Новые истины. Ее звали Бен, или Джейк[10], или Мэтью[11]. Ее звали Леонард, и она была мальчиком. Ее звали Пирс[12], или Джонни, или Мозес[13]. Ее звали Джо, или Дэвид[14], или Питер[15]. Она не убегала из дома. Она не встречалась с человеком по имени Чарли и не убивала его. Ее звали Аарон, или Брэд, или Мартин, или Ричард. Ее звали Алистер, или Джек, или Гарри.

Река углублялась в земельные угодья. Это было некстати. Она все шла и шла, пока сон не сморил ее. Она отмечала, как на нее смотрели люди с лодок, плывших по реке или пришвартованных вдоль берега, и понимала, что они не видели в ней мальчика. Она выглядела как нечто неопределенное – ни то, ни се – недоделанное. Она выглядела как девочка, убившая человека и обреченная теперь нести это в себе – в своих карманах, в уголках ее рта – всегда. Она свесила голову на грудь, насупилась. Местами тропа проходила через такие заросли, что ей приходилось продираться, царапая в кровь руки, и свежие порезы ярко алели на фоне бурой растительности.

Она прошла через городок, посматривая на мальчишек, раскатывавших на мотоциклах, крича и перекликаясь. На бегущих мужчин с крепкими длинными ногами в ярко-зеленых шортах. На прохожих, откидывавших краем обуви собачье дерьмо с дороги на обочину, копаясь у себя в карманах в поисках жвачки, телефона или ключей. На пожилых мужчин в кепках, плывших на лодках или пивших кофе на террасе и приветственно кивавших кому-то. Она хотела найти такое тело и манеры, которые подходили бы ей. Но у нее не получалось как следует освоить этот новый образ.

Она загадала себе его. Загадала изнутри себя. Мальчика с ее лицом и руками, мальчика, в глубине которого будет скрыта Марго. Мальчика, никого не убивавшего. Мальчика, у которого не было родителей.

Она копировала их походку – всех этих мужчин, – размахивая руками, четко печатая шаг по дороге. Она внимательно изучала их, подражая мимике, движениям губ при разговоре и смехе. Она старалась вызвать в своем теле все то же самое, старалась превратить его во что-то иное и увидеть себя новыми глазами. Она вспоминала ощущение грозной силы, исходившее от рыбаков, думала о том, как улыбался Роджер или как хмурился соседский мальчик.

И под конец она подумала о человеке с лодки, о Чарли. Вспомнила, как он двигался – немного нерешительно, но со знанием дела – по кухне, протягивая руку за ножами или связками чеснока. Подумала о его манере говорить, о загадках, которыми он сдабривал свою речь. Она закрыла глаза и подвигала ногами, пытаясь представить Чарли, каким он был в молодости, еще до того, как ослеп, когда он уверенно перепрыгивал с борта лодки на берег. Это будет, решила она своего рода дань памяти и примирения. Она нагнулась и вдавила ладони во влажную землю. Она ощутила, как из нее выходит Марго. Встав посреди тропы, она застыла, ошеломленная, и ее скрутил спазм. Она испытала внезапную и огромную скорбь от расставания с прежней собой, с тем, что ушло из нее и о чем уже никогда не будет сказано ни слова.

Его звали Маркус. Он не помнил своих родителей. Он шел вдоль канала. Он ни с кем не знакомился и не заговаривал. Ему нравилось бегать, рыбачить, слушать загадки. Он шел так, как ходят мальчишки, останавливался и прислушивался, как делают мальчишки, и говорил, как говорят мальчишки.

Что бы там ни было раньше, это теперь не имело значения. Пищевая пленка очень туго стягивала его грудь, в складках собирался пот. Проведя пятерней по лицу, он решил, что уже чувствует прорастающие волоски, чуть жестковатые. Он поднял камень и попробовал запустить его по реке, решив, что так сделал бы всякий мальчишка. Мальчишка не будет тревожиться о том, чего он не мог разглядеть в воде. Мальчишка не будет тревожиться о том, что случилось на лодке. Мальчишка будет спать, не видя в снах застывшее лицо Чарли, внимательно глядящее на него с пола. Холод как будто не беспокоил его настолько, чтобы волноваться из-за этого. Голод сделался отдаленной угрозой, на самом дне желудка. Мальчишка будет питаться тогда, когда попадется пища, умеренно, обдуманно. Мальчишка не станет плакать, заламывая руки, над штырями для палатки.

Охота

Я снова позвонила на работу, но других сообщений не поступало. Я воспользовалась сканером Роджера и Лоры и напечатала пятьдесят объявлений с твоей фотографией и словами: ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК. Я распространила их по газетным киоскам, алкогольным магазинам и барам и бензоколонкам. В полицейский участок я не стала заходить. Что бы я сказала им? Ты пропала для меня шестнадцать лет назад. Я заехала на усыпанную листвой жилую улицу и оставила несколько объявлений на ветровых стеклах машин. За этим занятием я осознала цикличную иронию происходящего. Я распространяла объявления о твоей пропаже в тех же местах, где Роджер и Лора должны были распространять объявления о пропаже Маркуса в то время, как он был с нами, на реке. Я понимала, что вскоре должна буду отправиться туда. Это было единственное место, где я еще не была, хотя я всегда представляла тебя именно там. Ты была мутной рекой; ты была соснами, сбрасывавшими летом кору, и землей, усеянной моими капканами. Я подняла автомобильный дворник и положила под него объявление. Я пока не была готова вернуться туда.